— Газеты! — с отвращением пробормотал Фаро. — Убей бог, не пойму, чего ради их вообще печатают. Неужели этот хлам и вправду кто–то читает?

— Будь снисходительней, — с упреком сказал Бен. — В конце концов, большинство газетчиков на нашей стороне.

— Это они так утверждают. По мне, вся эта братия просто сборище трусов.

Расиния развернула «Висельника». Четверть листка занимала карикатурная гравюра с названием «Жизнь в Онлее». Сбоку доктор–хамвелтай (судя по смехотворно крошечной узкополой шляпе) трудился над распластанным в кровати больным в короне, от которого летели брызги крови. За столом на переднем плане восседал толстячок в огромных очках, в нем без труда можно было узнать герцога Орланко. Перед герцогом стояло блюдо истощенных человеческих трупиков с торчащими ребрами. Один из них герцог уже подцепил на вилку и с отвращением разглядывал. Костлявый, смахивающий на лису Рэкхил Григ стоял рядом, угодливо советуя: «ВОЗЬМИТЕ ДВА, ВАША СВЕТЛОСТЬ, ОНИ НЫНЧЕ ТАКИЕ МЕЛКИЕ». На заднем плане упитанный борелгай с красным, как у пьяницы, носом, спустив штаны, бесцеремонно оседлал плачущую девицу в диадеме, которая, по видимости, представляла собой наследную принцессу. Ни малейшего сходства, подумала Расиния. Она молча передала листок Бену, а тот показал карикатуру Фаро.

— Не сказал бы, что это трусость, — заметил Бен.

Фаро фыркнул.

— Легко геройствовать, когда прячешься в укромном подвальчике и платишь гроши ребятишкам, чтобы они торговали этой ахинеей на улицах. А как доходит до драки, такие типы живо дают задний ход.

— Орланко уже случалось отправлять газетчиков в Вендр, — не уступал Бен.

— Только когда кто–то из них позволял себе такую идиотскую выходку, что ее невозможно было проигнорировать, — ядовито уточнил Фаро. — Последний Герцог не дурак. Засадить кого–то в кутузку — лучший способ привлечь к нему внимание толпы.

Это правда, мысленно согласилась Расиния. Орланко отнюдь не глуп. Аресты нужны ему только ради наглядности. Если бы какой–нибудь газетчик разозлил герцога не на шутку, дело окончилось бы… несчастным случаем. Поздняя ночь, скользкий от дождя парапет — и вот уже по реке плывет новый утопленник. Или же — и возможность такого исхода терзала Расинию постоянно — человек просто выходил на прогулку и больше не возвращался. Он и впрямь попадал в Вендр, но не в тюремную башню, где его могли бы увидеть. Подземелья самой зловещей тюрьмы Вордана были, по слухам, не только зловонны, но и весьма обширны. Одна мысль о том, как агенты Конкордата в черных кожаных шинелях ворвутся в «Синюю маску» и поволокут их всех — поволокут Кору — в Вендр, мешала Расинии разделять простодушную уверенность Бена или напускную беспечность Фаро.

— Бен, — сказала она вслух, прерывая бессмысленный спор, — все–таки что ты хотел нам показать?

— А! — спохватился тот. — Нам сюда. Надеюсь, они не перебрались на другое место.

И компания двинулась в путь по геометрическому лабиринту Нового города. Они прошли две улицы из конца в конец и пересекли третью. На каждом повороте Бен заботливо подталкивал Сартона, погруженного в чтение. И вот они достигли места, где две широкие улицы скрещивались, образуя небольшую площадь, а посреди нее стояли импровизированные подмостки — снятый с колес фургон. Вокруг толпился народ — по большей части местный, в потрепанных штанах и грубых рубахах из бурого полотна. На подмостках стоял человек, одетый броско, хотя и отчасти старомодно, в черный фрак и треуголку. Из первых рядов ему что–то кричали, но Расиния издалека не могла разобрать ни слова.

— И что же все это значит? — осведомился Фаро.

Бен молча ткнул пальцем в вывеску, торчавшую на краю подмостков. «ПАНАЦЕЯ БАРОНА ДЕ БОРНЭ!» — гласили броские крупные буквы, а ниже мелким шрифтом были перечислены болезни, от которых якобы спасал сей чудодейственный продукт.

Фаро выразительно закатил глаза:

— Тебе что, нездоровится? По мне, с тем же успехом можно пить воду из купальни и называть ее волшебным эликсиром.

— Дело не в эликсире, — отмахнулся Бен. — Послушай, как он рекламирует свой товар.

— Пока ничего особенного, — скептически заметил Фаро. — Надеюсь, ты не хочешь предложить, чтобы мы инвестировали в этого чудака? Не обижайся, старик, но коммерцией пусть лучше занимается Кора…

Приглушенный ропот пробежал по толпе и тут же стих, сменившись почтительным молчанием, когда человек на подмостках — по видимости, сам де Борнэ — начал говорить. Это само по себе было удивительно, поскольку опыт Расинии подсказывал, что не в природе ворданаев просто слушать молча кого бы то ни было, если он не служитель церкви. Внешность и манеры де Борнэ не представляли собой ничего выдающегося — заурядное лицедейство на потребу простакам, — и потому трудно было понять, в чем причина такого воодушевленного внимания.

— Бен… — начала Расиния.

Погоди! — оборвал тот. — Это еще не то, что я хотел вам показать.

…сколь многие из вас больны? — говорил между тем де Борнэ, и по толпе пробежало согласное бормотание. — Сколь многие мучаются и страдают от боли? Сколь многим уже отказались помочь доктора? Сколь многим не по карману даже обращаться к этим кровососам?

При последней реплике ропот толпы стал громче, и де Борнэ продолжил развивать тему:

— Знаете ли вы, дамы и господа, что, приходя сюда, к вам, я подвергаюсь смертельному риску? Вся эта братия вывернулась бы наизнанку, только бы не дать вам услышать от меня то, что вы услышите. Борелгайские коновалы, университетские зазнайки в щегольских мантиях, — он изобразил жеманную, нарочито женственную походку, — все они лопнули бы от злости, если б узнали обо мне. Я бы даже не удивился, если б они захотели навсегда заткнуть мне рот. Потому что у меня есть… — Он многозначительно оборвал себя, улыбнулся, блеснув золотым зубом. — Пу да я не жду, что вы поверите мне на слово.

У толпы вырвался дружный вздох. Де Борнэ поклонился и отступил, пропуская вперед другого человека, который вскарабкался на подмостки. Рослого, плечистого, с непокорной гривой черных волос и косматой окладистой бородой. На нем были кожаные штаны и жилет, распахнутый до пояса, отчего каждый мог наглядно убедиться, что незнакомец мускулист и очевидно здоров как бык.

— Меня зовут Дантон Оренн, — сказал он, — и я не всегда был таким, каким вы меня сейчас видите.

Расиния вздрогнула. Незнакомец обладал ясным и сильным голосом, однако дело было не только в нем. Первый же звук этого голоса словно плетью хлестнул по толпе, повелевая внимать и притягивая взоры