В конце концов, не без горечи подумала Винтер, разве у нее есть выбор? Она дважды спасла Янусу жизнь в Хандаре, но в итоге оказалась в его полной власти. Ничего не остается, как смириться — и всей душой надеяться, что он знает, что делает.

— Я… попробую, — выдавила она, борясь с комком в горле. — Я по–прежнему считаю, что эти люди мне не поверят, но, если вы так хотите, я попробую.

— Разумеется, — негромко проговорил Янус. — О большем я просить и не смею.

Глава третья

Расиния

В том, что королевский дворец со дня на день ждет объявления траура, есть одно несомненное преимущество: никого не удивит, что наследная принцесса надолго уединяется в своей башне. Предаваясь скорби, само собой. Во всяком случае, Расинии удалось убедить в этом Сот. Покуда камеристка, спешно воротившись в Онлей, отвечала посетителям, что ее наследному высочеству нездоровится, Расиния могла впервые за много месяцев — вольготно бродить по городу при свете дня. Сот, правда, не по душе было оставлять ее без охраны, но, как резонно заметила сама принцесса, что с ней может случиться?

Тем более что ее сопровождал Бен Купер, и трудно было представить, что в его обществе Расинии что–то грозит. Бен, рослый широкоплечий юноша с рыжеватыми волосами и узким худым лицом, чем–то напоминал классические изображения святых угодников — тех, кто годами неустанно сокрушал неправедных и неверных. В дополнение к примечательной внешности природа наградила его жизнерадостным нравом, искренностью и обостренным чувством справедливости… по мнению Расинии, это было все равно что повесить ему на шею табличку «Пни меня». Присутствие Бена порождало у нее жгучие угрызения совести: во–первых, оттого, что приходилось ему лгать, во–вторых, из–за преданных щенячьих глаз, устремляемых на нее всякий раз, когда Бен думал, что она не видит.

Еще один спутник Расинии был слеплен из совсем другого теста. Студент–медик Джордж Сартон смахивал на сказочного подгорного кобольда. Ростом почти с Бена, он казался ниже оттого, что непрестанно сутулился, ходил бочком, по–крабьи, и съеживался от каждого прямого взгляда. Вдобавок он безнадежно заикался, что вызывало неизбежные насмешки. В кружок его ввел не кто иной, как Бен, обнаружив в невзрачном школяре могучий ум, что жаждал достойного применения.

Четвертым в их компании был Фаро, как всегда одетый в черное с серым, с рапирой у пояса, как диктовала мода. Расиния порой гадала, умеет ли он фехтовать и есть ли вообще клинок в этих изящных, с серебряной гравировкой, ножнах.

— Может, все–таки скажешь, куда и зачем мы идем? — обратилась она к Бену.

— Нет, — ответил тот, — не скажу. Не хочу, чтоб у вас создалось предвзятое мнение. Мне нужно знать, увидите ли вы то же самое, что увидел я.

Расиния лишь пожала плечами. По правде говоря, она просто наслаждалась возможностью удрать из затхлого лабиринта дворцовых коридоров. Они шли по мосту Святого Парфелда, самому новому из множества переброшенных через Вор мостов. Был ясный летний день, свежий ветерок с реки разгонял июльскую жару, и отсюда открывался обширный вид на оба берега. Слева, вверх по течению, высоко вздымались над лесистыми склонами холма на Северном берегу шпили Университета, а за плавным поворотом реки словно затаился низкий грузный силуэт острова Воров. Ниже по течению проступали гигантские облицованные мрамором арочные пролеты Великого Моста, а за ним — бесконечная череда складов и кирпичных доходных домов, что примыкали к докам. По реке в обе стороны плотным потоком шли суда всех мастей, и пассажирские лодчонки, ведомые парой–двумя дюжих гребцов, бесстрашно шныряли среди больших плоскодонных грузовых барж.

Компания только что прошла Биржу, где уже закипала привычная деловая суета. Впереди лежал Новый город — геометрически безупречная сеть мощеных улиц и впечатляющих зданий, четырехэтажных кирпичных кубов, чей изначальный рациональный замысел был уже едва различим за грудами мусора и теми повреждениями, что почти за сто лет нанесли местные обитатели. Некогда широкие, удобные для проезда улицы превратились в лабиринт, забитый бесчисленными торговыми лотками, мелкими кафе и просто нагромождениями всякой рухляди. Хаос зарождался из пустяков: стоило оставить застрявший у обочины фургон, и еще до конца недели один предприимчивый коммерсант уже торговал с него апельсинами, другой пристраивал сбоку полотняный навес для гаданий, а под фургоном находила себе приют нищенка с парой ребятишек. Внушительные фасады жилых домов имели неприглядный вид: часть кирпичей ободрана для личных строительных нужд, штукатурка размыта дождями, а неказистые стены густо покрыты афишами, объявлениями и ярко намалеванными лозунгами.

— У меня от этого места мороз по коже, — пожаловался Фаро. — Все эти улицы, расчерченные по линейке… будто кто–то устроил рынок на кладбище.

— Но это же л–л–логично, — возразил Сартон. Именно так его почти всегда и называли: Сартон, изредка «доктор» и никогда — Джордж. — В-верней, б-было бы л–л–логично при д-должной организ–зации.

Идем! — бросил Бен. И двинулся вниз по гранитным ступеням, ведущим с моста в Новый город, прямиком в хаотический водоворот местного предпринимательства.

Первыми их приветствовали продавцы газет, памфлетов и прочей макулатуры. То были в основном мальчишки лет восьми–девяти; они толпой бросались ко всякому, кого можно было заподозрить в том, что он имеет деньги и умеет читать. Свернутые листки были густо покрыты убористым печатным шрифтом, и в углу неизменно красовался маленький шарж автора — дабы облегчить распознание его творений. Каждый такой листок стоил пенни.

Расиния прошла мимо «Плакальщика», «Крикуна» и «Молельщика», но, к досаде Фаро, задержалась, чтобы купить свежие выпуски «Кузнеца» и «Висельника» — у того всегда было чему посмеяться. Вид ее кошелька вызвал новый наплыв продавцов, во все горло расхваливавших свой превосходный товар. Расиния сильно сомневалась, что кто–то из маленьких уличных оборванцев был в состоянии прочесть то, чем торговал, но это и не имело значения, в общем галдеже все равно нельзя было различить ни слова.

Бен купил пару газет, куда писали его друзья, а Сартон взял брошюру с иллюстрациями небезынтересных вскрытий. Фаро между тем отгонял всех, кто посмел к нему приблизиться, словно назойливых мух, но добился лишь того, что горластая орава окружила его и принялась дергать за рукава и полы камзола, норовя ущипнуть побольнее. Экзекуция прервалась, лишь когда некий востроглазый проныра разглядел, что через мост катит запряженный парой лошадей экипаж, и оборванцы вслед за ним ринулись к новой добыче,