– Я имею в виду – что вы намерены делать сегодня? Теперь я съедаю жизнь очень маленькими кусочками, месье.

Кое-кто продолжил бы допрос: травил ее, доводил до изнеможения и болтал, надеясь, что она проговорится. Она так измучена, что едва могла думать. Продолжить в том же духе, и она начнет делать ошибки. Запугать ее с долей сочувствия, и она может сломаться. Грей видел это сотни раз.

Но подобная тактика не годится для Анник Вильерс, если б даже он заставил себя применить ее.

– Я ничего с вами не сделаю. Во всяком случае, не привяжу вас. – Он быстро погладил ее по растрепанной черной гриве. Первый шаг в соблазнении. Пусть она привыкнет, что к ней прикасаются. Кроме того, он сам этого хотел. – Думаете, вы способны удержаться, чтобы не убить меня до завтрака?

– Я должна перед этим отдохнуть. Бороться с вами очень утомительно.

Грей накрыл ее вторым одеялом. Хорошо, что Анник не повернулась и не взглянула на него. Его возбуждение слишком заметно. Может, завтра он позволит Дойлу сторожить ее. Невозмутимому женатому Уильяму Дойлу.

– Пока можете поспать. Если Вобан и другие не обучили вас какому-нибудь способу убить меня перьевой подушкой.

– Обучили, – сказала она с довольным смешком. Ей это казалось забавным, не так ли?

Последнее одеяло нашло убежище под кроватью. Грей расстелил его на жестком стуле, затем пристроил ноги на подоконник и накрылся концами одеяла. Позже станет холодно.

Анник медленно и ровно дышала – то ли спала, то ли уже готовилась к новому броску. Он смотрел и ждал.

Анник лениво просыпалась. В тепле, в мягкой постели. Настоящее блаженство для ее многострадального тела. Она почувствовала запах пекущегося хлеба.

Потом осознала, что лежит голой.

Она встревожилась, мгновенно вспомнив, где находится. Поскольку она уже не в первый раз просыпалась среди врагов, то не сделала ни малейшего движения и затаила дыхание. Ночью одеяло сползло до ягодиц, вообще не прикрывая их. Грей мог увидеть все, что хотел. Странное ощущение.

Его не было в постели. А кровать не такая большая, чтобы в ней потеряться. Где-то слева она услышала его дыхание. Как долго он смотрел на нее, пока она спала? Хотел ли он ее? Абсолютно неуместный вопрос.

Она всегда сдержанно относилась к мужчинам, а теперь вдруг разлеглась в постели и позволяет себе думать о том, смотрел ли на нее с вожделением британский шпион. Наверное, какая-то разновидность безумия. В любом случае она этого не хотела.

– Сообщаю, что вы проснулись. – Голос прозвучал ближе, чем она рассчитывала. – Можете встать и не притворяться.

– Я надеялась, что вы дурной сон и, в конце концов, исчезнете, если поспать немного подольше.

– Я не могу быть кошмаром. Сейчас утро, и я все еще здесь.

Натянув одеяло до груди, Анник села и уткнулась лбом в колени, чтобы спрятать лицо. Она попала в ужасное положение. Леблан может найти ее в любой момент. Она воспылала невоздержанной страстью к англичанину. Осталась без платья. Вскоре должна предстать голой перед Греем, да еще при дневном свете. Все это страшно угнетало ее.

– Кошмары снятся мне и по утрам. Я уже привыкла.

– Вы представляете, как это глупо выглядит, когда женщина ваших способностей дуется, словно пятилетний ребенок?

– Я не дуюсь. Почему бы вам не уйти, чтобы я могла одеться?

Как было бы здорово, если бы Грей на время куда-нибудь ушел или даже вообще исчез с лица земли…

– Я не оставлю вас одну. У меня нет ни времени гоняться за вами, ни желания с вами бороться. Посмотрите на меня. Я устал разговаривать с вашей спиной и одеялами. Я не испарюсь лишь потому, что вы меня игнорируете.

Когда он был уже рядом, Анник подняла голову и открыла глаза. Темнота. Как всегда. Уже в течение пяти месяцев. Открывая глаза, она даже не могла сориентироваться, где находится, когда ее внезапно будили.

Грей замер. Он был из тех, кого не слышно, пока он думает. Она ждала. Затем почувствовала движение воздуха у лица. Иногда они махали перед ней руками, чтобы посмотреть, не моргнет ли она.

– Ты слепая?..

Ее всегда раздражали эти люди, считающие, что все знают.

– Я не слепая. Я просто не вижу.

– Боже мой! – Взяв за подбородок, Грей повернул ее лицо сначала в одну сторону, потом в другую. – Не могу поверить! Когда? Как?

Почему-то она сказала ему правду:

– В мае. Это не было даже сражением. Просто деревня и… забава для патруля, скачущего мимо. Они уничтожили маленькую деревню без всякой причины, лишь потому, что были вооружены, скучали и могли это сделать. Меня ударили саблей по голове.

Не стоило говорить об этом. Сразу предстало то, что она видела в последний раз. Яркая скатерть, истоптанная лошадьми. Длинные развевающиеся волосы женщины, которая пыталась бежать. Мужчина, упавший на землю. Смерть за смертью. Даже женщины и дети. Целая деревня невиновных беззащитных людей, умирающих ни за что.

Анник высвободилась и тут же отодвинулась от него, таща за собой одеяло.

– Я не обнаружил никакого рубца.

– Дело не в глазах. – Она глубоко вздохнула. Она ненавидела говорить об этом. – Доктор из университета в Марселе… очень важный человек с плохим запахом изо рта… сказал, что это сабельная рана головы. Что-то давит на глазной нерв, тромб или обломок кости. Все это он говорил со множеством латинских терминов, чтобы взять с моей матери побольше денег за каждое длинное слово.

Она сделала широкий жест, отвлекая его внимание, пока другой рукой вытерла лицо. Прием фокусника.

– Если это «что-то» сдвинется у меня в черепе, говорит важный доктор, я снова буду видеть. Или тут же умру. Он не берет на себя ответственность. Вместо этого он посоветовал беречь голову от новых ударов, что мог посоветовать кто угодно, не осматривая меня перед этим целый час. Думаю, он мало что знает.

Анник вытерла слезы. Возможно, Грей не заметил этого, поскольку в его голосе не было жалости!

– И ты пять месяцев такая?

– Я не такая и не другая. Я – это я, и намного дольше пяти месяцев. Мои глаза – не я.

Фыркнув, он стал осматривать ее голову и обнаружил под волосами шрам над виском.

– Здесь?

– Как я вам и сказала.

Анник была в ярости, что он изучал ее, а она не могла бежать. Ее нагота вообще ничто по сравнению с тем, что она почувствовала, открыв свою тайну.

– Хорошо зажило.

– Да. Мне сказали, что шрама теперь не видно, поскольку волосы уже отросли.

– Ты ведь была с матерью, когда та умерла? Как же ты, слепая, добралась из Марселя до Парижа?