Итак, если мои ребята откажутся есть кислую капусту, я буду знать, что мне делать. В нашем путешествии не будет цинги. Это, по крайней мере, точно. Ни у кого не будут выпадать зубы и ломаться ногти. Такого и в помине не будет. Посмотрев, что ем я, руководитель экспедиции, ребята наверняка захотят питаться тем же самым.

Egil the eggman, Egil the eggman, Egil the walrus. Kokokocho…

Навестить меня в больнице пришел мой старый знакомый Эгиль. Тот, что чуть было не купил поддельный «ролекс» во время нашего путешествия с «Интеррейлом». Знакомы мы с ним давно. У нас есть общие знакомые и кое-какие общие интересы. Когда мы с ним учились в университете, мы вместе ходили в кафе и пили красное вино. Слушали на CD «битлов».

Едва завидев Эгиля, я тотчас же понял, что он тоже должен участвовать. Во-первых, потому что он мне симпатичен. Нам весело вдвоем. Всегда было весело. Он славный парень. С хорошим чувством юмора, всегда понимает то, на что другой и внимания не обратит. Еще он — кладезь всяческих познаний. Возможно, не слишком любопытен, во всяком случае, не в традиционном понимании этого слова, когда человек до остолбенения поражается всему, с чем ни столкнется. Есть в нем, пожалуй, некоторое равнодушие, будто ему все наскучило. Зато какой он полиглот! Говорит на нескольких языках. Он также любитель хорошей литературы и искусства и даже уважает грамматику. Среди братьев и сестер он средний по старшинству. Иными словами, не новатор и революционер, но, с другой стороны, не проявляет слепой приверженности ко всему традиционному. Есть, правда, одно «но»: Эгиль не из тех, кто бредит жизнью на лоне природы и туристскими походами. Он отнюдь не турист. Он в основном любитель покурить за чашкой кофе и полежать на диване. Не знаю, как он справится с трудностями экспедиционной жизни.

Однако нам с Эгилем случалось вместе переживать драматические приключения. По крайней мере, близкие к драматическим. По разным поводам. Мне вспоминается, например, вышеупомянутое путешествие на «Интеррейле». Съехав в Рёдбю с парома, наш поезд надолго застрял в Путгардене. Мы, разумеется, выпили порядком пива, и мне надо было, во что бы то ни стало, срочно отлить, а ведь, пока поезд стоит, нельзя. Я отчаялся и пристроился отлить прямо в окно. Затея оказалась безнадежной. Верхнюю часть окна можно было немножко опустить вниз, но всего лишь на десять-пятнадцать сантиметров, не больше. Мне пришлось встать на откидной столик, и тогда я достал до щели, упершись спиной в потолок. Мне нужно было время, чтобы управиться, а по перрону неустанно рыскали немецкие таможенники с автоматами. Я пустил струю прямо на перрон в надежде, что таможенники не заметят. И они таки не заметили. Впоследствии я никогда не гордился этим подвигом, но в драматизме моему приключению никак не откажешь. Если бы меня угораздило облить какого-нибудь немецкого таможенника, тут бы такое началось! Не видать бы нам больше «Интеррейла» как своих ушей. Не знаю, может быть, мы бы как-нибудь и пробились и убежали бы, отстреливаясь, по крышам вагонов, но, к счастью, до этого не дошло. Единственный след, который я тогда оставил после себя, была лужа мочи, да и ту вскорости смыло дождем. Слава богу, шел дождь.

В другой раз мы с Эгилем были на острове Хальмэйа — жемчужине в устье фьорда в фюльке Нур-Трённелаг, там родина предков Эгиля, а сейчас не осталось жителей.

Мы приплыли на лодке с подвесным мотором, удили рыбу, смотрели на орлов и морских свиней, а затем причалили к острову, привязали лодку и пили вино, и смотрели телевизионную передачу с Олимпийских игр. Художественную гимнастику. На следующее утро лодки на месте не оказалось. Ночью подул ветер, и лодка сорвалась с привязи. Как видно, наше умение вязать узлы оказалось не на высоте. В середине дня, рассекая пенящиеся волны, приплыл кто-то из родственников Эгиля, таща на буксире нашу лодку. Он наговорил много сочувственных слов, но дал нам понять, что считает нас городскими неумехами. На Тихом океане ни у кого из нас нет родичей. И никто не притащит нам лодку, если она отвяжется.

Я спрашиваю Эгиля, как, мол, идут дела, как жизнь молодая. Помотав головой, он отвечает, что никак. В том-то и проблема! Если бы что-то шло! А так: работа скучная, погода паршивая, девушки циничны. Хотелось бы уехать куда-нибудь, где можно жить интересно, не прилагая усилий.

— Ничего, Эгиль! — говорю я, похлопав его по плечу. — Тебе приходилось провести зимнюю ночь под открытым небом?

Лежа в кровати, я еле дотягиваюсь рукой до его плеча. Со стороны это, наверное, выглядит довольно беспомощно, но, изловчившись, мне все-таки удается дружески похлопать его ладонью. Легонько похлопать.

— Насчет зимних ночей я как-то никогда не был любителем, — говорит Эгиль. — В зимнюю ночь я стараюсь держаться в помещении. Курить косячок и смотреть телевизор. Или читать. Когда не играю в «Расхитительницу гробниц».

— «Расхитительницу гробниц»?

Эгиль взахлеб принимается объяснять, что «Расхитительница гробниц» — это такая компьютерная игра. Самая интересная! Без партнера. Играешь совсем один. Очень длинная и запутанная, причем элегантно оформленная во всех отношениях: по звуковым эффектам, дизайну, движениям, окружающей обстановке. Ее трехмерный мир кажется ему гораздо привлекательнее, чем настоящий: Лара Крофт носится там по всему свету и расстреливает врагов, она прыгает, вскарабкивается на стены, плавает, подбирает нужные предметы и разгадывает тайны. И все это она совершает, как бы защищая добро, бескорыстно, бесстрашно и умело.

— Она?

— Что она?

— По твоим словам, это стрелок, взрывник, а между тем, мне показалось, что ты говоришь о женщине. Что-то тут не сходится!

Эгиль принимается объяснять, что нынче как-никак — конец двадцатого века, многое сейчас изменилось и усложнилось в обществе, и, если для меня такая неожиданность встретить в компьютерной игре героя женского пола, меня можно только пожалеть.

— И как же она выглядит? — спрашиваю я.

Эгиль понял, что я имею в виду.

— О'кей, — говорит он. — Нельзя сказать, чтобы совсем уж уродина. Между прочим, у нее большие, прямо-таки неестественно большие груди, учитывая, какая у нее стройная фигура. Такой уж ее придумали дизайнеры игры. Создавая верхнюю часть туловища, они выбирали между большими, роскошными грудями или маленькими и, может быть, даже обвислыми сиськами. Должно быть, это нелегкая дилемма, и, наверное, они долго ломали голову, задачка — не знаешь, как и подступиться. Поди, у них уже и руки опустились, однако никуда не денешься, надо же принимать какое-то решение, и тогда они махнули рукой — была не была! — и пририсовали ей действительно-таки большие и роскошные груди.

Я слушаю и смотрю на Эгиля. Я и не знал, что он так увлекается компьютерными играми. Наверное, если бы он знал, что я собираюсь пригласить его в необыкновенную экспедицию, он бы не стал так об этом распространяться. У меня появились сомнения в отношении Эгиля. Вроде бы компьютерные игры — детская забава, не так ли? Кстати, о детях! Мне вдруг вспомнился один сомнительный эпизод из детства Эгиля. И самое интересное, у этой истории было две версии. Версия Эгиля. И версия его мамы.