…В этот раз она шла в красноватом свете заката по пирсу. Влажный, наполненный брызгами и ароматами моря воздух обнимал ее обгоревшие плечи так нежно, прохладно и успокаивающе, как ладони искусного любовника. Было безлюдно и тихо, и эта тишина казалась такой абсолютной, какая бывает лишь перед сильной грозой, хотя темнеющее небо оставалось все таким же безоблачным, как днем.

Диана прошла половину пути и в этот момент увидела в конце пирса мужчину. Он стоял к ней спиной и всматривался в горизонт с таким вниманием, будто силился разглядеть на нем катер или парусник. Но тем не менее он поджидал Диану – она почувствовала это. Почувствовала, и ее сердце заметалось диким зверком, угодившим в клетку. Это был он – таинственный незнакомец, герой ее чувственных снов. Тот, чье тело она изучила до созвездий родинок на коже.

Сердце билось так сильно не только потому, что Диана вновь встретила героя своих снов, но и оттого, что поняла: сейчас ей откроется его тайна. И от предвкушения она, вместо того чтобы с нетерпением ребенка, срывающего обертку с подарка, ускорить шаг, наоборот, его замедлила. Ей хотелось растянуть этот момент – пограничный, подобный последней секунде, предшествующей оргазму, волнительный и острый. Еще мгновение – и она узнает правду.

Мужчина стоял открыто, но в отблесках закатного солнца был виден лишь его силуэт. Красноватый свет обманывал, не давая разглядеть, блондином ли был незнакомец, брюнетом ли.

«Владимир?» – подумала Диана. Уцепившись за эту «подсказку» в виде морского побережья, она вспомнила о герое своего недавнего курортного романа. Нет, не он: сердце не отозвалось дробью узнавания. Владимир не вызывал у нее таких чувств, как…

«Герман!» – обрадовалась девушка и бросилась к возлюбленному бегом.

Когда Диана оказалась от него в двух метрах, мужчина обернулся. Но не успела она разглядеть лицо, как за его спиной поднялась огромная волна, выросшая совершенно неожиданно. Диана в ужасе закричала. И в этот момент вода накрыла их обоих.

…Она вынырнула из сна, будто из морской пучины, – с одышкой, с мокрым то ли от пота, то ли от слез лицом. Даже закашлялась, будто и в самом деле захлебнулась водой. А когда приступ кашля прошел, еще долго пыталась отдышаться.

– Это катастрофа, – пробормотала Диана, то ли имея в виду, что «любовь» с ее героем снов так трагично закончилась, то ли потому, что нехорошее предчувствие разъедало сердце. – Катастрофа…

В соседней комнате захныкал проснувшийся сын, и Диана, торопливо вытерев лицо ладонью, поспешила к ребенку.

«Нам нельзя ехать, – подумала она уже чуть позже, вспоминая последний момент своего сна. – Все закончится плохо, если мы поедем. Нельзя! Надо будет сказать Илье…»

И она действительно так и сказала ему, когда он позвонил вечером с сообщением, что готов завтра же отправиться к Алевтине и Жене.

– Почему? – недоуменно спросил Илья. Вот и пойми этих женщин! То горячо уговаривают, завлекают, то холодно отказывают.

– Быть беде, если мы поедем, – мрачно сказала Диана.

А Илья, не приняв ее слова всерьез, засмеялся:

– Ну же, Диана! Не преувеличивай! Откуда такие сведения?

– Я чувствую…

– А кто-то недавно сам говорил, что имидж предсказательницы не что иное, как обман.

– Илья, отнесись к моим словам серьезно! – рассердилась она. – Не спрашивай, откуда и почему я это поняла, но быть беде – это точно!

– Ну ладно, ладно… Поверю. Значит, за тобой я завтра не заезжаю. Поеду сам.

– Ты что, не понял?! Нельзя тебе ехать! Быть катастрофе! Не знаю, что приключится – авария, несчастный случай, да мало ли что, но быть беде!

– Не каркай, Диана, – раздраженно отрезал он. Но, спохватившись, добавил уже мягче: – Если не хочешь ехать, я тебя не принуждаю. Хотя не понимаю. Ты же меня и уговаривала. А я поеду. Я поговорил с Варварой, она не против того, чтобы я на недельку отправился в провинцию к друзьям. Варя клятвенно заверила, что без меня не пропадет, не будет забывать делать бутерброды…

– Да при чем тут твоя Варвара и бутерброды! – взвилась Диана, совсем не купившись на нарочито беззаботный тон Ильи, которым тот пытался ее успокоить.

– Ладно, Диана, вижу, мы с тобой ни о чем не договоримся. Завтра я выезжаю к Евгению и Але. Тебя буду информировать по телефону – если тебе, конечно, интересно.

– Да, черт возьми… Ладно уж. Раз ты такой упрямый, я отправлюсь с тобой. Во сколько тебя ждать?

Илья, заметно обрадовавшись, сообщил, что собирается заехать за девушкой перед обедом: вначале отвезет Варвару в ее НИИ, затем заедет на свою квартиру – даст кое-какие распоряжения ремонтной бригаде, а потом уже отправится в Подмосковье за Дианой.

Распрощались они вежливо, но у Дианы все равно сохранился некий осадок – злость на Илью за его упрямство и его неверие и на себя за то, что сама первая подбила его на эту авантюру.

* * *

Алевтина была рада наконец-то покинуть квартиру, побыть вдвоем с Евгением и заняться чем-нибудь полезным. И пусть повод для прогулки оказался печальным (Руслан с Игорем до сих пор и не вернулись, и поход к мосту, под которым обнаружили разбитую машину, носил не увеселительный характер, а поисковый), она помогла бы Але немного развеяться.

Последние сутки оказались наэлектризованы тревогой и наполнены гулом суеты, будто поле под линией высоковольтной передачи.

Помнится, когда Але было лет пять, маме дали огородный участок. Эти земельные наделы разыгрывались в лотерею на ее работе, потому что соток выделили мало, а желающих нашлось много. И Алиной маме повезло, вытянула счастливый билет. Земля принадлежала администрации городка, сдавалась в аренду, которую еще нужно было оплатить, и только на год, но все равно получить несколько соток, на которых можно было вырастить овощи для собственного стола, уже казалось удачей. Маме достался участок, который располагался на пустующем до этого поле под высоковольтной линией. Не лучшее место для выращивания продуктов, но были рады и этому. Але на всю жизнь запомнился тот тревожный гул, который издавали толстые провода, под которыми сажали морковь и картошку, пропалывали сорняки и собирали небогатый урожай. Каждое субботнее утро того лета мама вставала рано, раньше, чем на работу, складывала в старую кошелку завернутые в газету садовые инструменты, надевала старый спортивный костюм с кожаными заплатками на коленях, повязывала косынку и будила Алю. Девочку уже ожидал старый костюмчик – тоже спортивный и ставший ей тесным еще в прошлом году, а вместо косынки – широкополая панама. Аля уныло переодевалась в огородную робу, про себя кляня и огород, и сорняки, которые ей предстояло выпалывать, пока мама оббирала колорадских жуков с картофельных листьев, и собственно картошку, которую она вообще-то любила, но в то лето ненавидела. В том, что ей опротивел огород, девочка не признавалась, как не признавалась и в своем страхе перед гулом натянутых над разбитым на маленькие огородные прямоугольники полем толстых проводов и мачт. И покорно тащилась за матерью.