Лучшие спортсмены всех стран мира, где существует лыжный спорт, обязались участвовать в съемочном процессе. В данном случае кодекс горнолыжников предусматривал наличие разрешения Международного олимпийского комитета. Мы его получили, с условием что оплатим спортсменам накладные расходы.

В Кицбюэле и Гармише состоялись пробные съемки горнолыжников, там присутствовали известные спортсмены Мольтерер и Шписс, для которых были запланированы и роли в фильме. Главным действующим лицом стал норвежец Мариус Эриксон; его брат Штейн, в то время лучший лыжник в мире, тоже получил роль. Они рекомендовали мне своих друзей Богнерсов: Мариа и Вилли готовились оказать поддержку в экипировке лыжников. Все складывалось, на удивление, благоприятно. В Гармише меня приветствовал министр экономики Западной Германии Людвиг Эрхард[416] и пожелал удачи в моем первом послевоенном фильме.

Но не везде мне оказывали подобное содействие. Вспоминается неприятная ситуация в Санкт-Антоне, где я посетила соревнования по лыжным гонкам, устроенные Ганнесом Шнейдером, чтобы набрать спортсменов для нашего фильма. Мой бывший муж Петер сопровождал меня. После состязаний устроили праздничный ужин в отеле «Пост» в честь призеров гонки. Я тоже была в числе приглашенных. Когда мы с Петером собрались переступить порог банкетного зала, нам преградил путь и указал на дверь Ганнес Шнейдер собственной персоной, руководитель всемирно известной лыжной школы Арльберга, кроме того, партнер и друг по моим первым горным фильмам. Не проронив ни слова, Петер увел меня оттуда.

Происшествие в Санкт-Антоне поубавило во мне оптимизма. Мне с трудом удавалось продолжать вначале так удачно сложившуюся работу по написанию сценария. К тому же кредиторы не оставляли меня в покое, буквально заваливая требованиями о платежах. Аванс, полученный за сценарий, растаял как снег на весеннем солнце.

Неожиданно перед моей дверью возник чиновник по приведению в исполнение приказов службы финансов в связи с набежавшей задолженностью по уплате налогов. От меня требовалось выплатить сумму в 19 350 марок за мой дом в Берлине. Но так как у меня не было ничего ценного, то из имущества нечего оказалось и описывать. Чтобы освободиться от тяжести долгов, я бы продала берлинский дом в Далеме, но покупатель не находился. Ему пришлось бы обеспечить жильем девять проживающих там со временем окончания войны нищих семей. Само собой разумеется, продажа никак не осуществлялась.

В этих обстоятельствах меня несказанно обрадовала весть, что после месяцами длившихся переговоров Гельмут Киндлер и шеф-редактор журнала «Ревю» Ганс Леманн заявили о готовности опубликовать опровержение и решить это дело без судебного разбирательства. Прежде «Ревю» все время отказывался от решения вопроса, так как его сотрудники «собирали материал» для третьей клеветнической серии под заголовком «Миллионы Лени Рифеншталь». Публикация очередного пасквиля незамедлительно привела бы к последующим процессам. Но этому помешало недавно вынесенное по моему делу решение Берлинской аттестационной комиссии. Оно было неоспоримо.

Господина Киндлера обязали не публиковать впредь никаких обвинений в мой адрес. В качестве возмещения я получила 10 000 марок, хотя реальный ущерб оценивался мною миллионами, а моральный — и вовсе нельзя было компенсировать.

В моем положении и такой вариант все же значил многое — наконец-то мы с Гельмутом Киндлером зарыли топор войны.

Тревожные вести пришли из Вены. Я недолго радовалась, что мой киноматериал уже не в руках французов. Теперь начался правовой спор между Тирольским земельным правительством и официальными ведомствами в австрийской столице о моем киноимуществе. Мне сообщили, что доверенное лицо от Тироля господин Вюртеле, занимавшийся ранее судьбой моих киноматериалов, смещен и заменен двумя другими. Что прикажете делать? Просить совета у министра Камитца? Но в Австрии началась предвыборная кампания, следовало переждать. Друг моего бывшего мужа, благодаря своей должности в Министерстве финансов обладавший информацией о внутренних делах в этом ведомстве, информировал меня о нешуточной борьбе за власть, разгоревшейся там среди отдельных групп. Это вылилось в намерение едва заступивших на новые посты чиновников в Австрии совместно с французами завершить работу над фильмом «Долина» без меня.

Вот почему французские чиновники всячески добивались ухода Вюртеле! Этому человеку удалось добраться до перечня всей моей арестованной собственности, составленного французской полицией, а главное — до расписки, в которой указано, когда, где и кому оказалось передано все имущество в 1946 году в Париже. Таким образом, теперь можно было с легкостью выяснить, что исчезло или украдено. Французская сторона теперь не без оснований опасалась притязаний на возмещение убытков со стороны австрийских доверенных лиц. Но сместить в Вене Вюртеле оказалось не так просто: этому воспрепятствовало Тирольское земельное правительство, в свою очередь подавшее иск на обладание моей собственностью, поскольку ее когда-то арестовали именно в Тироле. Так я вновь очутилась между жерновами двух властных группировок.

Исход выборов оказался успешным для действующего правительства Австрийской Народной партии (АНП)[417] — Камитц остался министром. Уже спустя два дня после прибытия в австрийскую столицу мне удалось с ним переговорить. Беседа прошла успешно, к тому времени результаты проверки свидетельств и копии из торговой регистрации подтвердили, что я являлась единственной владелицей кинофирмы, на которой снимались все мои картины. Тем самым французам был окончательно прегражден путь для манипуляций с моими фильмами.

Наступило великое мгновение, когда мне наконец разрешили вновь, спустя восемь лет, увидеть свой киноматериал. Я несказанно взволновалась, когда руки коснулись пленки. Вскоре выяснилось, что без моей помощи доверенные лица не смогут разобраться с бесчисленными коробками с фильмами. Речь шла не только о киноматериале «Долины», но и об оригиналах, а также лавандовых копиях олимпийских и горных лент.

С этого времени с утра до ночи я была всецело погружена в сортировку: материал «Долины» находился в ужасном состоянии, отсутствовали качественные копии и треть негативов, разрозненные части имеющейся пленки лежали в пыли и оказались поцарапаны. Требовалось много усилий для их восстановления, а также деньги. Мне самой не удалось бы оплатить ни работу сотрудников, ни аренду монтажных.

Часы приема в разных министерствах оказались чрезвычайно неудобны для одновременного посещения. Приходилось перебегать из одного отдела в другой со своими прошениями. Австрийские чиновники многое обещали, но на поверку мало что выполнили. Наконец, возникла все же некоторая реальная возможность продвижения: для завершения фильма мои венские доверенные лица предложили посредством арендного договора с Министерством финансов основать в австрийской столице кинофирму. На ее создание требовалось всего лишь 10 000 шиллингов, но раздобыть эту сумму быстро оказалось не реально.