Но пока я соблюдал разумные предосторожности, Сан-Франциско, несмотря на возможное возвращение нежелательных воспоминаний, оставался для меня идеальным убежищем. Густо населенные склоны заполняли представители разных стран, богачи и бедняки, чудаки, сумасшедшие, калеки, нищие и самые разные преступники. В трущобах не творилось таких ужасных злодеяний, как в Галате, особняки казались чуть менее роскошными, чем в Стамбуле, но во всех прочих отношениях это был столь же вызывающий и разноликий город. Я сидел в своей комнате, смазывая раны бальзамом и антисептиком, ожидая того момента, когда следы побоев исчезнут и я приобрету если не презентабельный, то хотя бы непримечательный вид. Я решил обратиться за помощью к кузену Сантуччи, Винсу Потеччи из ресторана «Венеция». Я изучил купленную карту и обнаружил, что заведение располагалось совсем недалеко, на Тэйлор-стрит. Я мог добраться туда в трамвае. Поскольку Синклер и «Рыцарь-ястреб» исчезли (через много лет я узнал, что майор сбежал на своем корабле в Мексику и закончил жизнь, приобщая даго к радостям воздушных путешествий), мистер Потеччи остался моим единственным надежным знакомым в Америке. Я хотел, пока дела не придут в норму, на время возвратиться к старой работе вольнонаемного механика, но в то же время рассчитывал и на получение ссуды. Я готов был положиться на милость кузена Сантуччи.

Как только мои лицо и руки зажили и следы избиения стали почти незаметными, я отправился на Тэйлор-стрит, улицу возле рыбацких причалов, где в промежутках между зданиями виднелись снасти небольших кораблей. Здесь витал аппетитный запах свежих даров моря и недавно приготовленных омаров. Облака чаек висели над причалами, птицы кричали и вертелись, сражаясь за отбросы. Я отыскал ресторан и вручил записку сонной старухе, которая крепко сжала конверт обеими руками. Она зевнула и заверила меня, что все будет благополучно передано по назначению, Потом я пешком пошел обратно. Меня окружал обычный утренний Сан-Франциско, сквозь сырой туман пробивались тонкие лучи света. Я, по обыкновению, решил исследовать город. Я не хотел проводить много времени в постели. Мне следовало упражняться. Продвигаясь по небольшим улицам и переулкам в сторону отеля, я в конечном счете оказался в трущобах, где собирались наркоманы и пьяницы. Иногда мне что-то шептали из приоткрытых дверей, но, в общем, никто меня не беспокоил. Я свернул на Клей-стрит, осмотрел небольшой запущенный театр и с удивлением обнаружил, что с афиши мне улыбается миссис Корнелиус. Она была одной из трех девушек на фотографии, участницей кордебалета, рекламировавшей шоу под названием «Красотки из Блайти. Самое новое сенсационное шоу из Англии». Я рассмеялся. Кошмар подступал все ближе, и я поверил, что уже начались галлюцинации. Я заставил себя пройти несколько футов и осмотреть выставленные за пыльным окном холодные закуски, в то же время пытаясь собраться с мыслями. Я медленно приходил в себя. Как и большинство зданий в этом районе, театр был невысоким сооружением, пропитанным сыростью, – кирпичи расслаивалась, белая краска шелушилась. По какой-то нелепой прихоти заведение именовалось «Русской комедией Страноффа». Я увидел рекламу фильмов и живых шоу. Мне пришло в голову, что, возможно, миссис Корнелиус смогла заключить контракт с киношниками: не приезжала в Сан-Франциско сама, а просто появлялась на экране. Я дернул дверь. Она была заперта, как и черный ход. Дневной спектакль начинался в половине третьего. Я в изумлении возвратился в отель Голдберга и уселся на узкую кровать, чтобы написать еще одну записку. Я предположил, что миссис Корнелиус работает в театре. Если мне не позволят пройти через служебный вход, то она, по крайней мере, сможет прочитать мое послание и впустить меня или передать ответ, когда освободится. Я еще раз порадовался спасительному инстинкту, который всегда приводил меня в большие города, где подобные совпадения были совершенно обычным делом. Миссис Корнелиус, мой ангел-хранитель, могла снова спасти меня. Надежда возродилась: мои теперешние обстоятельства – это просто мелкая неудача в карьере, которая при небольшом везении может снова пойти успешно.

Когда в два часа я подошел к служебному входу, меня никто не остановил. Я свободно блуждал по таинственному лабиринту заплесневелых, отделанных плиткой коридоров и наконец обнаружил раздевалки. Их было всего три. На одной висела вывеска «Актеры», на второй – «Актрисы», а на третьей – загадочные «Прочие». Я постучал в дверь дамской гардеробной и услышал знакомое английское хихиканье и повизгиванье.

Меня пригласили войти. Я повернул ручку двери и внезапно окунулся в хаос мишуры и дешевых ярких тканей, меня окутал запах пота, грима и резких духов. Держа в руке сигарету, еще не переодевшаяся для выступления, в великолепном розовом платье с несколькими зелеными деталями, миссис Корнелиус стояла, прислонившись к неоштукатуренной стене. Ее светлые волосы были по моде распущены, на губах – ярко-красная помада. От эффектной косметики она стала еще прекраснее, чем в Константинополе, во время нашей последней встречи.

Миссис Корнелиус узнала меня. Сначала она просто качала головой.

– Черт поб’ри, – сказала она. – ’лянь-ка, Иван! – Она захихикала. – Вовремя ты п’явился. Выгляишь не оч-то. А ты ведь го’орил, шо у тьбя ’се х’рошо, а! ’Ришел забрать мня в Голливуд?

Я нерешительно пробирался вперед – кругом царила суматоха. Я столкнулся с двумя другими молодыми женщинами. Наконец мне удалось поцеловать руку миссис Корнелиус.

– Вы остаетесь прекраснейшим созданием в мире!

Я был очарован, как всегда. Я не мог скрыть восторг. У меня за спиной хихикали и перешептывались тощие юные особы. Миссис Корнелиус наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. Ее аромат пьянил.

– Да п’рестань, Иван. Нам на сцену через десять минут выхо’ить! Однак’ не м’гу ’казать, шо не рада тьбя ви’ить. Очень рада, ’де ты был?

Настала моя очередь улыбнуться.

– О, где я только не был. В прошлом году – на гастролях.

– Шо? Играл?

– Можно и так сказать. Здесь это называют чтением лекций. А как давно вы здесь?

Она прибыла в Нью-Йорк прошлым летом. Шоу было заказано агентством, которое обещало, что они выступят во всех главных театрах.

– А замест то’о мы пляшем меж черт’выми киношками, п’ка они м’няют пленку. Шобы ’роклятые ’сетители не сбежали из дрянных залов! – Она пожала плечами, как будто отмахиваясь от разочарований со своим обычным добродушием. – Но по крайности мы работам. Эти янки – недурные зрители по большей части. Здесь у нас самые большие сборы с Фили-черт-ее-задери-дельфии. Мы п’лутчам деньги раз в неделю, п’том дого’оор продлеват. Не знаю, шо нам делать, если его не продлят. Эт’ малый, к’торый был нашим менеджером, сбежал в феврале в Бразилию, со вторым премьером. Дрянной маленький гомик!

Разговаривая со мной, она начала, с бессознательной грацией, переодеваться.

– И кто твой администратор?

– Я тоже в затруднительном положении. Директор сменился, контрактов нет. Я сейчас не у дел.

Она оглядела меня, держа сигарету в углу рта, и неодобрительно нахмурила брови:

– Ты шо, скот воровал, шо ли? Как эт’ струслось, Иван?