– Чем хуже толпа, тем лучше ты должен выглядеть, – сказала она.

Мы спустились и встретили возбужденного мистера Поулсона, который отвел нас в ресторан, находившийся в двух кварталах от гостиницы. Заведение именовалось «Счастливый индеец». Мы заказали гамбургеры.

– Очевидно, индеец оказался несчастным, – заметила миссис Моган, оставив свою порцию недоеденной. – Слушайте, – добавила она. – Я знаю, как туда добраться. Вы, мальчики, бегите вперед. А мне надо кое-что сделать…

Она посмотрела на дверь туалета, и Поулсон покраснел еще сильнее. Бесси протянула мне руку под столом. В пальцах она сжимала небольшой бумажный пакет. Я взял у нее кокаин, хотя не мог им воспользоваться. Я предположил, что у нее появился план, возможно, как-то связанный с недавно отправленными телеграммами, так что уверил Поулсона, что с миссис Моган все будет в порядке, и мы направились в оперный театр. На фасаде не горел ни один фонарь. Возможно, предстояла тайная встреча вроде той, которую я посетил на пароходе. Я надеялся, что по крайней мере узнаю о судьбе Эдди Кларка. Мы свернули в проулок, освещенный фонарем, висевшим над служебным входом. Здесь было мрачно и тихо и пахло крысами.

– Сказали, что нужно идти прямо на сцену. – Поулсон вспотел.

Кажется, мне стало его жаль.

Слепящие огни рампы озаряли сцену, в зале горел тусклый электрический свет. Серебристый киноэкран висел на прежнем месте, и моя тень падала на светлый прямоугольник, словно я оказался в немецком экспрессионистском фильме. Я почувствовал редкий приступ страха перед аудиторией. В животе у меня бурлило и ныло. Когда огни рампы внезапно погасли, я, сбитый с толку, посмотрел на ряды пустых кресел. В центральном проходе, разделявшем передние и задние ряды, я наконец разглядел дюжину молчаливых клансменов в капюшонах и балахонах. Они застыли со сложенными руками, суровые и мрачные. Мне вспомнился эпизод из «Рождения нации», когда предателя Гаса приговаривают к смерти.

– Я очень рад вас видеть, – сказал я. – Я уже подумал, что остался один!

– Мы все собрались, маленький еврей. – Низкий, глубокий голос звучал знакомо. – Вперед. Давай послушаем, как ты свистишь.

Только тогда я понял, что никакие они не клансмены.

Они отвезли меня в пустыню. Канюки устраивались на ночлег в То| тенбургене[253], и красная пыль забивала мне горло, делая речь неразборчивой. Одним из них точно был Бродманн. Я узнал его глаза – он ликовал, когда кнуты рассекали мой дорогой вечерний костюм. Я не верил, что она бросила меня им на растерзание. Откуда она знала? «Твоя любовница все правильно поняла. Тебе следовало сбежать с ней». Они преподали мне урок, заявил их предводитель, и мне следовало хорошенько это запомнить. Мне было плохо. Они оттащили меня в пустынное место, окруженное холмами, похожими на остатки разрушенных башен. Меня вырвало на песок. «Снимите с него штаны. Давайте его проверим». Конечно, это было единственное доказательство, которое им требовалось. Мой отец заплатит за каждый удар, за каждую рану и царапину. Луна и звезды были огромны и светили невероятно ярко. Я лежал один на скале посреди пустоты, а эти фальшивые клансмены били меня, и белые руки вздымались и опускались. Она была Иудой, не я. У женщин нет совести. Они всегда будут предавать мужчин. Меня оставили им на поживу, а она сбежала в поезде, следующем на север. Я поднял руку. Я хотел рассказать им правду. Кнут ударил меня по пальцам. Я видел, как кровь лилась из набухающих ран. Вот и все, что я видел, – blut[254]. Я знаю их адскую инквизицию. Я знаю их тайные уговоры. Они и сами не всегда понимают эти связи. Неужели они проникли в клан? Неужели Эванс – человек папы римского? С тех пор, с 1923 года, власть клана ослабела. Это, вероятно, был заговор. Пропаганда против Кларка стала ужасной. Nito tsu remen tsu reydn! Yidden samen a Folk vos serstert. A narrisch Folk. Sie hat nicht geantwortet. Ich habe das Buch gelesen und jene Leute sind verarmt. Wer Jude ist, bestimme Ich![255]

Wer Jude ist, bestimme Ich! Zol dos zayn factish. Fort tsurik. Vue iz mayn froy?[256] В их пустыне моя кровь и слезы исчезали среди песка под чистыми черными небесами. Они с безразличной жестокостью смотрели на меня из полумрака. Я страдал и терпел. Я не стану мусульманином. Карфаген может убить меня. Но Карфаген не может меня одолеть. Кусок металла в моем животе шевелится, и меня рвет, но диббук[257] снова побежден. Я всегда буду сильнее его. На рассвете я подполз к своему багажу. Сумки даже не открывали (враги были слишком брезгливы!), и все мои вещи остались на месте. Бумажник, паспорт, деньги. Все, что я оставил в «Гранд Филадельфии». Я нашел еще немного кокаина. Он придал мне сил – я смог сменить одежду, но не сумел стереть кровь, которая покрывала все тело. Я протащил вещи по кустам к грунтовой дороге, и вскоре подъехал грузовик. Он остановился. Мальчик, сидевший за рулем, почесался, засунув руку под комбинезон, но удивления не выказал. Он решил, что на меня напали и украли машину. Он сказал, что за доллар может отвезти меня в Карсон-Сити. Добрый самаритянин! Это за бензин, сказал он. Я дал ему доллар. Он предложил мне немного воды из своей бутылки, так что я смыл кровь с рук и ног. Он высадил меня на станции. В Карсон-Сити я взял билет на первый же поезд. Он шел в Сан-Франциско. Мне нужно было найти настоящие улицы, чтобы скрыться. Я удостоверился, что за мной никто не последовал. Я знал, что должен сохранять инкогнито. Бродманн, федералы, а теперь и сам ку-клукс-клан – все выступили против меня. Это был заговор, о котором, похоже, знал я один. Diesmal wollte der Jude gans sicher gehen[258]. Похоже, на некоторое время мне следовало взять другое имя.

Воспользовавшись удобствами в поезде и избавившись от сильной боли с помощью большой дозы кокаина, я немного успокоился к тому времени, как мы приблизились к Окленду. У меня было сломано ребро, но я смог наложить повязку. В любом случае следовало подождать, пока раны заживут. Теперь я был готов логически обдумать сложившуюся ситуацию. Я пришел к разумному выводу: различные группировки, которые выступили против меня, не подозревали друг о друге. Я подвергался опасности, потому что у меня больше не осталось защиты. Я, очевидно, стал более уязвимым для тех, кто и раньше угрожал моей жизни. Полумертвый после избиения, я не пережил бы новых атак. Я знал, что подлинные клансмены не могли быть моими противниками, и все же никаких доказательств этого не имелось. Следовало предположить, что в орден проникли шпионы. Сам Эванс, возможно, вражеский агент. Клан объявил войну папе римскому и большевикам, евреям и японцам. Наземное путешествие в Сан-Франциско, конечно, было равносильно попытке спрятаться в логове льва. Там всегда находился передовой плацдарм Востока в Америке. Огромная природная гавань сделала город лучшим и самым важным тихоокеанским портом, а золото и серебро из близлежащих шахт принесли богатство. Мои собственные предки могли бы обосноваться на этих крутых склонах, прибыв на парусных судах из Одессы и Порт-Артура, чтобы торговать сначала с индейцами, а потом с пионерами, охотниками, которые приносили им шкуры бобров, медведей, оленей и буйволов с отрогов Скалистых гор. Когда Сан-Франциско еще был частью мексиканской Калифорнии, российский посланник Резанов[259] влюбился в сестру дона Луиса Антонио Айгуеллы, но католическая церковь сыграла свою обычную разрушительную роль, и Консуэла Айгуелла закончила жизнь в женском монастыре. Потом славяне и англосаксы объединились и изгнали Рим за пределы Сан-Диего, установив главенство закона в краю, который сэр Фрэнсис Дрейк назвал Новым Альбионом. Панславизм никогда не был враждебен англосаксам, наоборот, он всегда помогал им найти потенциальных союзников.