42.6 C. 103. …где то счастье, о котором пишут в газетах? —

Сходная риторическая формула есть у Зощенко: «Значит, что же? Значит, дело обстоит как будто неважно? Где же эта знаменитая любовь, прославленная поэтами и певцами? Где же это чувство, воспетое в дивных стихах?» («Голубая книга», отд. «Любовь», п. 29).

42.7 …кимвалы продолжали бряцать… —

Кимвал, издающий звуки, – из Нового Завета: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13: 1). Фразеологизм же, рожденный из этого признания, – «медь звенящая и кимвал звучащий / бряцающий» – используется для характеристики излишне патетических, напыщенных слов, лишенных какого-либо реального содержания.

42.8 …бубны гремели. И хохотала Суламифь. —

Бубны и Суламифь (42.9) в пределах одного текста встречаются у Цветаевой: «Емче органа и звонче бубна / Молвь перед вспыхнувшей Суламифью – / Ахнувший Соломон» («Емче органа и звонче бубна…», 1924). Смежная ситуация – «бубны и блудницы» – встречается у Сологуба:

(«Вереницы мечтаний порочных», 1898)

42.9 Суламифь. —

Суламифь (Суламита) – возлюбленная царя Соломона, центральный персонаж ветхозаветной Песни песней. Интерес к ней испытывали Куприн (рассказ «Суламифь», 1908), а также Розанов: «Кто же была Суламифь? Каждая израильтянка в вечер с пятницы на субботу» («Опавшие листья», короб 2-й); «Социализм выразился бы близостью, социализм выразился бы любовью Словом, социализм выразился бы тоже одним из таинственных веяний Суламифи…» («Апокалипсис нашего времени», 1918).

42.10 И звезды падали на крыльцо сельсовета. —

В Новом Завете Иисус предсказывает свое второе пришествие: «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются» (Мф. 24: 29; ср. также Мк. 13: 25). А после снятия шестой печати новозаветным Агнцем «звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои» (Откр. 6: 13). Там же звезды продолжают падать в контексте пития: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 8: 10–11).

Впрочем, падают звезды не только в Библии, но и в русской классике – у Чехова: «Была грустная августовская ночь Часто падали звезды. …И я сам уже старался не глядеть на падающие звезды» («Дом с мезонином», 1896); у Гумилева: «…звезды, как горсть виноградин, / Стремительно падали вниз?» («Ты помнишь дворец великанов…», 1910); у Цветаевой: «Жарко пылали костры, / Падали к нам на ковры – / Звезды…» («Милые спутники, делившие с нами ночлег!..», 1917).

43.1 C.103. Если вы скажете, что то был туман, я, пожалуй, и соглашусь – да, как будто туман. А если вы скажете – нет, то не туман, то пламень и лед… —

Туман и лед звучат как отсылка к Пастернаку: «Когда я упал пред тобой, охватив / Туман этот, лед этот, эту поверхность…» («Марбург», 1916, 1928).

43.2 C. 103. …лед и пламень, то есть сначала стынет кровь, стынет, а как застынет, тут же начинает кипеть и, вскипев, застывает снова. —

Реминисценция «Евгения Онегина» – компилируются описания взаимоотношений и темпераментов Онегина и Ленского:

(гл. 2, строфа XIII)

и отповедь замужней Татьяны Онегину в финале романа:

(гл. 8, строфа XLIII)

Испытывает температурные колебания у Пушкина и Алеко:

(«Цыганы», 1824)

А также лирический персонаж Ахматовой:

(«Поэма без героя», ч. 1, гл. 1)

У Достоевского Раскольников испытывает контрастное температурное состояние в течение одной из встреч с Порфирием Петровичем: «Раскольников сел; дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле. Холод прошел по спине его» («Преступление и наказание», ч. 4, гл. 5).

43.3 C. 104. «Это лихорадка, – подумал я. – Этот жаркий туман повсюду – от лихорадки, потому что сам я в ознобе, а повсюду жаркий туман». —

«Жаркий туман» встречается, например, у Арцыбашева: «Она почти почувствовала ласку его горячих губ, и ей показалось, что какой-то жаркий туман надвинулся и голова кружится» («У последней черты», 1912; ч. 1, гл. 20); а лихорадка в сочетании с ознобом – у Федора Сологуба: «Лихорадка мучила и нежила его, меняя ознобы и зной» («Помнишь, не забудешь», 1912).

В перманентно лихорадочном состоянии находится герой «Преступления и наказания»:

«Нервная дрожь его перешла в какую-то лихорадочную; он почувствовал озноб; на такой жаре ему становилось холодно» (ч. 1, гл. 5); «Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диван можно и лечь» (ч. 1, гл. 6); «Страшный холод обхватил его; но холод был и от лихорадки, которая уже давно началась с ним во сне. Теперь же вдруг ударил такой озноб, что чуть зубы не выпрыгнули и все в нем так и заходило» (ч. 2, гл. 1); «Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем в беспамятстве во все время болезни: это было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием» (ч. 2, гл. 3); «Глаза его горели лихорадочным огнем. Лихорадка вполне охватила его» (ч. 5, гл. 4).

43.4 А из тумана выходит кто-то очень знакомый, Ахиллес не Ахиллес, но очень знакомый. —

Очевидная реминисценция сцены самоубийства Свидригайлова:

«Молочный, густой туман лежал над городом. Свидригайлов пошел по скользкой, грязной деревянной мостовой С досадой стал он рассматривать дома, чтобы думать о чем-нибудь. Ни прохожего, ни извозчика не встречалось по проспекту. Уныло и грязно смотрели ярко-желтые деревянные домики с закрытыми ставнями. Холод и сырость прохватывали все его тело, и его стало знобить. Тут-то стоял большой дом с каланчой. У запертых больших ворот дома стоял, прислонясь к ним плечом, небольшой человечек, закутанный в серое солдатское пальто и в медной ахиллесовой каске. Оба они, Свидригайлов и Ахиллес, несколько времени, молча, рассматривали один другого. Ахиллесу наконец показалось непорядком, что человек не пьян, а стоит перед ним в трех шагах, глядит в упор и ничего не говорит.