(Бог мой, Мямля-Иисусе! Снова трезвонит телефон, и на сей раз я точно знаю почему. В прошлый раз это был глава земельного департамента Техаса, который грозил переломать мне ноги за что-то, что я про него написал. Но на сей раз это мрачный жнец, он пришел за моей последней страницей, и ровно через тринадцать минут проклятый моджо-тайп в углу взорвется назойливым «пи-пи-пи» и придется кормить его снова. Но-прежде чем оставить этот грязный карцер, который обходится мне в тридцать девять долларов в день, надо разобраться с долбаным моджо. Я пять лет мечтал разбить гада, но… Ладно, ладно, еще двенадцать минут и… да…)

Ну, так вот как это будет… Мне понадобится гораздо больше времени и места, чем есть сейчас, чтобы верно описать как реальность, так и реакцию на речь Джимми Картера в День права, которая была и остается самой серьезной и красноречивой из всех, какие я слышал из уст политиков. Это был глас рассерженного популиста-агрария, исключительно точный в своих суждениях и украшенный самыми оригинальными, гениальными и временами абсурдными политическими метафорами, какие когда-либо доведется услышать собравшимся в тот день в зале.

Последней каплей стал неприглядный пример преступлений и деградации на юридическом поприще, и на сей раз Картер замахнулся на самые верхи. Никсон только что опубликовал собственную, своекорыстную версию «записей Белого дома», и, прочтя расшифровки, Картер был шокирован.

– Конституция налагает на нас прямую ответственность определять, каким должно или не должно быть наше правительство, – сказал он и после долгой паузы продолжил: – Ну… я прочел расшифровки нескольких позорных записей Белого дома и видел гордое заявление бывшего генерального прокурора, который защищал своего босса, а теперь похваляется фактом, что «на цыпочках ходил по минному полю» и вышел – цитирую – «чистым». – Еще пауза, потом: – Знаете, не могу представить себе, чтобы Томас Джефферсон ходил бы на цыпочках по минному полю юридических тонкостей, а после похвалялся бы, что «чист».

Сорок пять минут спустя, по пути в Атланту на губернаторском самолете, я сказал Картеру, что хочу получить текст его речи, и услышал в ответ:

– Его нет.

Я улыбнулся, думая, что он притворяется. Речь звучала как плод пяти или шести мучительных черновиков. Но он показал мне полторы страницы накарябанных заметок в блокноте и сказал, мол, это все, что есть.

– Господи Иисусе. Самая классная речь, какую я когда-либо слышал. Хотите сказать, что говорили с кандачка?

Пожав плечами, он слабо улыбнулся.

– Я еще до того, как приехал, в общем представлял, что собираюсь сказать, но, наверное, сам удивлен, что в результате получилось.

Кеннеди не нашелся, что сказать про речь. Он сказал, что ему «понравилось», но по какой-то причине по-прежнему был не в своей тарелке и занят какими-то мыслями. Мы с Картером поговорили о том, как он после концерта в Атланте пригласил Дилана с друзьями в губернаторский особняк.

– Правда, было здорово. – Он расплылся в улыбке. – Это большая честь, что он навестил мой дом.

К тому времени я уже решил, что мне нравится Джимми Картер, но я понятия не имел, что несколько месяцев назад он уже принял решение баллотироваться в президенты в 1976-м. И если бы в том самолете он доверил мне свою маленькую тайну, не уверен, воспринял бы ли я его слова всерьез. Но если бы он мне сказал и если бы я отнесся серьезно, то, вероятно, ответил бы, что отдам ему свой голос хотя бы из-за речи, которую только что слышал.

Большого значения это не имеет, потому что в тот день Джим Картер про президентство со мной не заговаривал и мысли у меня были заняты другим. Было первое воскресенье мая – День дерби в Луисвилле, – и я с раннего утра приставал к Джимми Кингу, чтобы нас доставили в Атланту пораньше, чтобы успеть посмотреть скачки по телику. По расписанию нам полагалось вернуться в губернаторский особняк около трех пополудни, а дерби передавали в 4:30. Но я научился остерегаться расписаний политиков: зачастую они так же надежны, как предвыборные обещания, и когда я сказал Кеннеди, что, на мой взгляд, очень важно вернуться в Атланту к дерби, то по его взгляду определил, что только письменная гарантия администрации ипподрома Черчилл Дауне, что меня прибьют колом к финишной черте, когда лошади с грохотом выйдут на финишную прямую, способна заставить его специально смотреть Кентуккийское дерби.

Но Картер определено был за и заверил меня, что в особняк мы вернемся с запасом и я успею сделать какие угодно ставки.

– Возможно, даже попытаемся найти вам мятный джулеп, – сказал он. – У Розалин растет в саду мята, а главный ингредиент, насколько я понимаю, у вас при себе.

Когда мы приехали в особняк, в одной из гостевых комнат в подвале я обнаружил большой телевизор. С мятным джулепом проблем не возникло, но поставить я мог лишь пять баксов в пари с Джоди Рауэлл, пресс-секретарем Картера, – пари я выиграл, а после еще и добил его, потребовав, чтобы он заплатил немедля. Ему пришлось ходить по особняку, одалживая доллары и даже четвертаки у всех, кто готов ссудить его деньгами, пока не наскреб пять долларов.

Позже мы отсидели банкет, а сразу после него я улетел в Вашингтон с Кеннеди, Кингом и Кирком. Кеннеди все еще дулся, и я решил, что причина, вероятно, во мне. И хотя верно, что в его свиту я не привнес ничего выдающегося, я приложил достаточно усилий, чтобы знать, что могло быть и хуже, и дабы в этом удостовериться (или, может, из чистой извращенности), выждал, пока все не пристегнутся и я не услышу, как стюардесса спрашивает Тедди, принести ли ему выпить. Как всегда в общественном месте, он отказался, и как раз когда стюардесса закончила ритуальный обход, я перегнулся через сиденье и спросил: – По героинчику?

Лицо у него одеревенело, и на мгновение мне показалось, что мне конец. Но потом я заметил, что Кинг и Кирк улыбаются… А потому я придушил в себе гадину и под дождем пошел к себе в гостиницу.

Последняя безумная атака либеральной бригады: проницательность Ричарда Никсона, прочувствованная глубокая и неизменная храбрость Губерта Хамфри и его новообретенных друзей… Джимми Картер у себя дома в Плейнсе, год спустя – «прыжок веры»

ЭКСТРЕННЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ

БОМОНТ, ТЕХАС (29 апреля) – Анархистский кандидат в президенты Хантер С. Томпсон заявил вчера на церемонии открытия ежегодного аукциона скота в Бомонте, что лидирующий в предвыборной гонке кандидат от демократов Джимми Картер «единственный кандидат, дважды солгавший мне за один день». Суровое обличение в адрес Картера, который также присутствовал на аукционе ради схватки за собственного быка, явилось неприятным потрясением для знаменитостей, ковбоев и политиков, которые собрались на церемонию в честь главы земельного департамента штата Техас Боба Армстронга, который вслед за нападками Томпсона на Картера выступил с собственным неожиданным заявлением, сказав, что станет номером вторым в списке темной лошадки(ок) демократов при сенаторе Гарри Харте. Армстронг также обвинил Картера в «сознательной лжи относительно цены на его быка». Принадлежащее Картеру животное, двухлетний, выкормленный арахисом брамин, был выставлен по цене две тысячи двести долларов, но когда лидирующий кандидат прибыл в Бомонт оседлать собственного быка, его цена внезапно подскочила до семи тысяч семисот пятидесяти. В этот момент и Томпсон, и Армстронг поразили собравшихся совместным наступлением на Картера, который давно считался личным другом обоих. Картер, которого это нападение как будто потрясло, солгал газетчикам, спрашивавшим его о причинах, сказав: «Я не слышал, что они говорили».