– Я скоро вернусь.

Держась обеими руками за сумочку, Кэти обошла танцующих и вышла наружу. Влажная вонь улицы теперь показалась ей горной свежестью. Она прошла несколько шагов, завернула в какое-то кафе и села. Выпила одну за другой две бутылки пива, повернула стул спинкой к стене и попросила третью. Вынула из сумочки блокнот, раскрыла его прямо на замызганной жиром клеёнке и нашла ручку. Сидя боком за столом, придерживая одной рукой страницу, стала писать:

Дорогой Шкип!

Хо-хо-де-хо-хо! Так, бывало, говорил мой папа, когда был пьян – вернее, навеселе. Он никогда не напивался допьяна. Даже не навеселе, просто…

Мама-сан прошаркала к ней в шлёпанцах и спросила:

– Ждёте автобуса?

– В это время ночи автобусы не ходят.

– Сегодня вечером автобуса нет. Возьмите такси.

– А нельзя ли мне остаться? Можно мне попросить у вас чаю?

– Конечно! Конечно! Потом возьмёте такси, ладно?

– Спасибо.

…когда бывал в приятном расположении духа. Ну, знаешь, когда тянуло пообщаться. Такая вот незатейливая семейная история. Далее у меня есть для тебя несколько соображений.

Соображения эти касаются двух заболеваний, которыми поражена Америка: патологического разрастания коры надпочечников и сакраментальной лживости. Дорогой Шкип! Будь сейчас поосторожнее со своим человечным сердцем, иначе есть риск разбить его навсегда. Ибо ты тоже приложил руку к безумным зверствам и разрушениям, творимым на этой земле.

Можешь ты и не найти в сердце места для покаяния, хоть и будешь просить о том со слезами. Откуда это? Да как обычно, откуда-то из Библии[136]. Ну вот, опять я заладила! Просить о том со слезами…

В тот день, когда я покинула Дамулог с костями Тимоти, я увидела, как ты купаешься у источника.

…Она ехала тогда попрощаться с мужем, направляясь в Давао, а затем – в Манилу. С грунтовой дороги она увидела, как он выходит из трёхэтажной гостиницы Фредди Кастро, идёт по двору в дзори и клетчатых боксёрских трусах, на плече у него белое полотенце, а в руке – кастрюля. Она оставила его совершать банные процедуры, направилась ко входу в заведение Кастро, чтобы попрощаться с родною душой, но услышала ликующие голоса ребятишек и всё-таки спустилась в небольшую лощину, где увидела, как Шкип Сэндс купается на виду у толпы сорванцов. Из скалы выходила труба, по ней вода подавалась в обширный естественный водоём, и дети, около трёх десятков, расположились вокруг него, как на трибунах стадиона, а на его арене намыливался и обливался водой из кастрюли юноша из Америки, распевая вместе со своей необузданной публикой:

ЧТО ЗА ПЕРЕДАЧА ЛУЧШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ?

ЭТО ПЕРЕДАЧА СКИПА СЭНДСА!

ЧТО ЗА ПЕРЕДАЧА ЛУЧШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ?

ЭТО ПЕРЕДАЧА СКИПА СЭНДСА!

Дети окружают тебя со всех сторон, ты даришь им веселье. Чем не золотой век!

Она отложила ручку и бумагу, осушила бутылку и вернулась в клуб.

Разуму, затуманенному тремя бутылками пива, грохот музыки представлялся ещё более неразборчивым и бессмысленным. Женщины, которая могла быть Лан, на прежнем месте не оказалось – только искаженный, замедленный голос Нэнси Синатры, и эти щебечущие шлюхи, и лживые пехотинцы, по крайней мере, столь же хмельные, как она сама – столь же навеселе – в столь же приятном расположении духа.

– Долго же ты пропадала!

Это был всё тот же лысеющий солдат.

– Я всё время была здесь.

– Да ладно? Быть не может!

Она обошла его и встала так, чтобы его лицо попало в лучи света. Оно показалось ей невыразительным и дружелюбным. Сам военный, возможно, был унтер-офицером, но так как сейчас он был в штатском, оставалось только гадать. Он ничего от неё не хотел. Если ему была охота заполучить женщину, то вокруг было полно женщин. Так он ей и сказал. У него имелась подружка в Плейку. Он содержал её финансово. Это была не проститутка. Это была его девушка. Всю её семью убило – кроме одного племянника, у которого уцелела лишь половина лица. У мальчика был повреждён мозг. На заднем дворе у них стояла бетонная цистерна для дождевой воды. Как-то раз ребёнок залез на эту цистерну, неизвестно зачем, упал и поранился. Сразу несколько семей жили в одном здании, шалаше с претензиями, с целыми двумя этажами и лестницей, ведущей на верхний этаж – лестница, правда, была сложена из нестроганых брёвен, не имела перил и вообще представляла собой не более чем большую стремянку. Ночью мальчика приходилось привязывать за ногу к гвоздю в полу, потому что он ходил во сне, бродил по всему дому, мог споткнуться и сломать себе шею… Что ж, какое-то время ты волнуешься за детей – месяц, два месяца, три месяца. Волнуешься за детей, волнуешься за зверей, не насилуешь женщин, не убиваешь животных, но в конце концов понимаешь, что ты в зоне боевых действий и вокруг идёт война. Тебе становится всё равно, выживут или умрут завтра эти люди, всё равно, выживешь или умрёшь завтра ты сам, и тогда ты расталкиваешь детей, ты насилуешь женщин, ты стреляешь в животных.

1970

Он сидел на корточках у окна и прислушивался, содрогаясь от разрывов прочерчивающих темноту высоковольтных проводов – их гудение слышалось то ближе, то дальше и делало темноту, что разливалась после каждого всплеска испуга, густой, почти осязаемой. Если чьё-то сердце испускало волны страха, то напряжение от проводов бежало по ним, как по силовым линиям, и выжигало душу изнутри. Это и была Истинная Смерть. После в этом сердце никто уже не жил, никто уже не видел этими глазами. Зловоние от сгорающих душ витало по комнате всю ночь.

Как только немного рассвело, по всему помещению закружился мушиный рой. Радио на подоконнике бодро вещало:

– Сегодня у нас в студии ребята из коллектива «Китчен Синк». Готов поспорить, вам приходилось слышать музыку группы «Китчен Синк», известной прежде всего своим «радостным звучанием». Парни, что скажете насчёт своего названия? Откуда такое?

– Ну что тут сказать, Кенни, – это название сочинил для нас наш импресарио Трэв Нельсон. Ну вот, значит, он типа сочинил, а нам типа зашло, вот и…

– А что скажете по поводу его написания? Си-ай-эн-кью, весьма необычно!

– Так по-французски пишется цифра «пять». А нас ведь как раз пятеро… к тому же по-французски это произносится «сэнк». Ну а мы ведь все из Техаса, поэтому так и говорим: «Китчен Сэнк».

– А что насчёт вашего знаменитого «радостного звучания»?

– Я бы сказал,