Правда ли, что она здесь, в этой роскошно убранной, душной комнате?

Все потеряло значение.

Зато она была совершенно уверена, что, с тех пор как тюркюты оторвали ее от возлюбленного и увезли в неизвестность, Фируз, теперь уже обнаженный, стал первым мужчиной, готовым позаботиться о ней, пожалеть ее в несчастьях. Она твердо решила, что должна оказаться в составе посольства, отправляющегося в Китай! А ее тело тем временем реагировало само по себе, почти бессознательно, — сказался прошлый опыт любовных игр. И вот уже, к немалому ее удивлению, первая волна наслаждения прокатилась по ее животу, снизу вверх, когда мужчина вошел в ее лоно.

После ленивых и почти равнодушных женщин гарема согдиец внезапно обнаружил в изящной китаянке настоящего знатока любви. Она не лежала неподвижно, предоставляя партнеру возможность получать удовольствие. Напротив, охотно откликалась, вступала в игру. Занявшись любовью с Фирузом ради того, чтобы вернуться к Лучу Света, она все же искренне отдавалась ласкам и не только доставляла, но и испытывала блаженство. Увеличившийся в размерах непривычно темный орган согдийца при всем своем несходстве напоминал ей драгоценный жезл возлюбленного супруга, несравненного Луча Света.

Полузакрыв глаза, она отдалась твердым и сильным рукам мужчины, испытывая хорошо знакомую дрожь от его прикосновений и поцелуев. Так что вскоре Нефритовая Луна сама уже перестала понимать, кому отдается — своему супругу или новому любовнику… И когда плотный и массивный жезл Фируза глубоко вошел в нее, отворяя интимные врата, Нефритовая Луна простонала:

— Луч Света! Как я люблю тебя!

— Что ты говоришь? Как ты меня назвала? — удивился Фируз.

— Твой Луч Света наполняет блаженством мое лоно! — торопливо ответила она, прикусив до боли губу.

Ее живот пульсировал, словно по нему, как по воде, шли волны, вызванные стремительным бегом ладьи, а дипломатический советник Багдадского халифата и пустынных царств взял свой член в руки и стал действовать им, словно кистью, готовой начертать на коже женщины любовный стих, который одновременно согдиец нашептывал ей на ушко. Так Фируз, названный ею Лучом Света, подарил ей в ответ имя, означавшее «Страна Любви».

Где-то вдали в синие озера ниспадали серебристые каскады горных рек и брызги сверкали в лучах солнца, как золото; бесчисленные голуби ворковали, разделяясь на пары, как будто впереди их ждала тысяча и одна ночь блаженства; медоносные пчелы наполняли гулом воздух, насыщаясь разноцветьем степей, что были мягче и пестрее ковров Шираза; а пески пустынь шелестели вечным шепотом страсти… И в этой «Стране Любви» мужчины и женщины испытывали высшее наслаждение, предаваясь нежности и страсти, погружаясь в сладчайшие объятия и не жалея пылких ласк…

— Еще! Еще! Назови меня так еще раз, Фируз, расскажи мне о Стране Любви! — ворковала Нефритовая Луна, в то время как тела их сплетались в пароксизме удовольствия и трепетали, как натянутые струны.

— Это страна, где я хотел бы окончить свои дни, прекрасная моя Нефритовая Луна! — выдохнул он, снова и снова вводя в священный храм возлюбленной горячую и твердую, словно наполненную жаром хаммама, вибрирующую колонну из плоти.

Женщина кусала губы, чтобы сдержать стоны наслаждения. Ее новый любовник с каждым новым толчком погружался в нее все глубже, пока наконец не издал хриплый возглас, знаменовавший финальное усилие, — возглас, напоминавший рык хищника, а чтобы не услышала этого толстая служанка, находившаяся неподалеку, возможно в соседнем помещении, Фируз зажал себе рот рукой.

Нефритовая Луна чувствовала, что оргазма они достигнут одновременно, как это бывало и с ее супругом: она чуть помедлила, и потом они, как опытные любовники, отдались общему финалу долгой любовной игры.

— Мы просто созданы друг для друга, — нежно произнес согдиец, касаясь губами ее уха.

Нефритовая Луна, полностью обнаженная, свернулась клубочком в изгибе тела Фируза, прижалась к его крепким бедрам, к бронзовой коже, более светлой в паху. Она не хотела лгать этому человеку, столь изощренному в любви и столь благородному и деликатному. Сама китаянка была удивлена тем, как легко получила удовольствие от близости с другим мужчиной, не с дражайшим супругом. Пожалуй, впервые в жизни она начинала понимать различие между истинной, возвышенной любовью и любовью плотской.

А затем они предавались страстным утехам еще и еще, добрую дюжину ночей, пока в дверях покоев не появился однажды мрачный переводчик, имени которого она так и не узнала, и не заявил официально и сухо:

— Его величество султан Пальмиры желает вас видеть! — и молодая китаянка почувствовала, как застывает кровь в ее жилах.

Вскоре она вновь предстала перед толстым повелителем пустынного царства. Он встретил ее широкой улыбкой и сразу отпустил какое-то замечание. По словам переводчика, это была шутка насчет прошедших четырнадцати дней и неизбежно изменившейся фазы ее женского цикла. Она попалась в собственную ловушку!

В глазах султана ясно читалось похотливое желание, ноги его были широко раздвинуты, а рубаха так широко распахнута, что виднелись волосы не только на груди, но и на животе. Все красноречиво свидетельствовало о его намерениях. Она без возражений присела рядом с ним на диван, а слуга поставил на низкий столик медный поднос со стаканами мятного чая и пиалами с фисташками. Султан обнял молодую женщину за плечи.

— Я не хочу платить ни за что! — заявил правитель, но китаянка могла лишь догадываться о смысле его слов, так как переводчик исчез одновременно со слугой.

Султан опрокинул ее на диван, и его тяжелое потное тело придавило ее так плотно, что Нефритовая Луна практически не могла дышать. Она отчаянно сопротивлялась. Когда толстяк пытался засунуть язык ей в рот, она сжимала зубы и губы, чтобы не допустить этого. Но султану Рашиду дела не было до ее согласия или несогласия, он считал, что имеет полное право брать то, за что заплатил, причем немалые деньги! Убедившись, что женщина не желает сама открывать рот, он схватил ее лицо мясистыми пальцами и сдавил так, что она закричала от боли.

А султан тем временем уже просовывал руку между ее плотно сжатых бедер, решительно раздвигая их. Нефритовую Луну затошнило от отвращения. Из последних сил, словно зверь, загнанный охотниками, она попыталась вывернуться из-под его тучного тела и встать. Обезумев от отчаяния, она не задумываясь, влепила повелителю Пальмиры пощечину. Ее движения были так резки, что медный поднос с дорогими стеклянными стаканами чая со звоном полетел на пол; осколки разбитой посуды рассыпались вокруг.

— Да ты совсем дикарка! Ты сама не понимаешь, что делаешь! — жестко бросил плачущей женщине, не понимавшей ни слова на его языке, султан Рашид.

В восьмиугольном зале бесшумно