В результате Дурново пришел к следующему выводу: «С Англией нам не по пути, она должна быть предоставлена своей судьбе, и ссориться из-за нее с Германией нам не приходится. Тройственное согласие — комбинация искусственная, не имеющая под собой почвы интересов, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с последней Франции и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японией».

Одновременно Дурново указывал и на слабость российского либерализма, который в случае глубокого кризиса, вызванного грядущей войной, не сможет сдержать революционного выступления. Если самодержавной власти хватит воли пресечь оппозиционные выступления достаточно твердо, то «при отсутствии у оппозиции серьезных корней в населении, этим дело и кончится». Но если правительственная власть пойдет на уступки и попробует войти в соглашение с оппозицией (что в итоге и произошло), то она лишь ослабит себя к моменту выступления социалистических элементов. «Хотя это и звучит парадоксально, — писал Дурново, — но соглашение с оппозицией в России, безусловно, ослабляет правительство. Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия».

Говоря о неизбежности революционных выступлений в случае военных поражений, Дурново предрекал: «Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».

Стремление избежать войны во что бы то ни стало определяло как внешнеполитическую позицию самого Дурново, так и большинства правых. Это нашло свое выражение еще весной 1909 г., когда правая группа Государственного совета выразила свое недовольство дипломатией А.П. Извольского, в частности втянувшего Россию в австро-сербский конфликт. Либерально-оппозиционные круги тогда были вынуждены с недоумением признать «полное отсутствие у правых славянофильских тенденций». Как замечает по этому поводу А.В. Шевцов, «не претендуя, в отличие от либералов и славянофилов, на создание славянской федерации и завоевание новых земель, крайне правые хотели навести порядок в собственном доме». И это вполне объяснимо, так как свойственный либералам и националистам панславизм неизбежно толкал Россию к военному противостоянию с Османской, Австро-Венгерской и Германской империями, ибо других способов собрать славян, распределенных на пространствах, принадлежащих или контролируемых этими государствами, не существовало.

Впрочем, были среди консервативной элиты не только чуждые всякой сентиментальности прагматики, но и убежденные германофилы. Однако и они обосновывали свою позицию не какой-либо «особой» любовью к Германии, а русскими и общеевропейскими интересами. Характерно в этом отношении высказывание члена РНСМА Ф.В. Винберга. «В Германии желала войны, преисполненная надменности и самомнения, военная партия. Люди этого склада мыслей восторженно и многозначительно распевали свою традиционную песню “Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt” (Германия, Германия превыше всего, превыше всего на свете. — Ред.). Они забывали, к сожалению, или, вернее, не понимали, что эта прекрасная, вдохновенная песня только тогда может быть спета с полным успехом и в полной гармонии, когда для ее исполнения соединятся два хора, два объединенных и дружных народа, германский и русский; и тогда они ее будут петь с некоторым изменением или, вернее, с прибавлением нескольких слов. Будет тогда звучать эта песня следующим образом: “Rußland, Deutschland über alles, über alles in der Welt!” (Россия и Германия превыше всего… — Ред.). И тогда под вдохновляющие аккорды этой песни оба народа найдут свое настоящее призвание и обретут всечеловеческое, великодушное и благостное стремление к “миру всего мира”, о котором неустанно, но до сих пор несбыточно, молится Христианская Церковь», — размышлял Винберг вскоре после трагического для двух империй окончания мировой войны. Но проблема заключалась в том, что в отличие от лидеров русских правых необходимость мирного и дружественного сосуществования России и Германии была к 1914 г. уже совершенно не очевидной для влиятельных немецких кругов, стремившихся к развязыванию военного конфликта.

Важно отметить, что вопросы внешней политики накануне войны волновали русских правых прежде всего с точки зрения влияния ее на внутриполитическую ситуацию. Нежелание ссориться с Германией основывалось на комплексе следующих факторов: 1) устойчивость отношений между странами; 2) политическое соответствие государственного устройства; 3) экономический и военно-политический потенциал сотрудничества. Поэтому правые, чувствуя возможность скорой войны с Германией, всячески советовали правительству не ссориться с ней, а искать пути мирного разрешения растущих противоречий. Во-первых, из-за недостаточной подготовленности России к войне, относительной слабости ее вооруженных сил и оборонительных укреплений. Во-вторых, предвидя ужасные последствия, к которым привела война во всех сферах русской жизни. В-третьих, видя в Германии наиболее близкое по духу царской России монархическое государство в Европе. Все это заставляло консервативный лагерь цепляться за шаткие надежды предотвращения войны и мирного сосуществования с кайзеровской Германией в отличие от либералов, настойчиво советовавших правительству ориентироваться на либерально-демократические страны Антанты.

Однако видя, что неизбежность нежелательной для них войны с Германией становится все очевиднее, правые требовали от власти увеличения военного бюджета, военных средств до такой степени, «чтобы миролюбие наше не было истолковано как наша слабость». Они искренне желали, чтобы кабинет министров в целом и военный министр в частности не считались при обсуждении вопроса о необходимости увеличения боевых сил с тем, как посмотрят на это за рубежом, т. е. Германия, Австрия и др. «С этой точки зрения, просто преступно считаться с воззрениями Запада, как бы они ни косились на каждый шаг по увеличению наших военных сил, как бы ни видели себе вызова Мы хотим мира, но хотим мира не во что бы то ни стало», — подчеркивал В.М. Пуришкевич. Правые также осознавали, что «Большая программа» по перевооружению и усилению армии и флота требовала нескольких лет для полного ее воплощения (окончательная ее реализация планировалась к 1918 г.), а потому всеми силами стремились если не предотвратить (что было бы для них крайне желательно), то хотя бы оттянуть войну с Германией до того момента, когда русская армия получит явные преимущества перед армией потенциального противника. «Мы говорили, — объяснял уже в годы войны H. E. Марков, — попробуйте не ссориться, но в то же время говорили: вооружайтесь до зубов».