– Как вы и сказали, это все сложно, – ответила Корделия. Она чувствовала, что многие смотрят на них и, скорее всего, задают себе вопрос: что же они обсуждают с таким серьезным видом?

– Когда я был ребенком, я любил своего отца, – вдруг сказал Уилл. – Я считал его лучшим из людей. А когда я узнал, что он спустил все деньги нашей семьи за игорным столом, я стал считать его негодяем. Теперь, когда у меня появились собственные дети, я понимаю, что он был всего лишь человеком.

Корделия подняла взгляд и прошептала:

– Благодарю вас.

Она хотела сказать Уиллу Эрондейлу, что ценит его откровенность. Она не знала, что ему было известно, о чем он догадывался. Разумеется, в обществе об Элиасе ходили какие-то слухи. Ей стало больно оттого, что она вынуждена лгать Уиллу насчет их отношений с Джеймсом. Наверняка Уилл заметил, что жених почти не разговаривал с ней сегодня вечером, на приеме в честь их помолвки.

– Маргаритка?

Корделия и Уилл остановились, и она с удивлением увидела рядом Джеймса. Вечерний костюм, черный с белым, прекрасно сочетается с его внешностью, подумала она – точно такой же контраст, черного, белого и золотого.

– Маргаритка? – застенчиво повторил он, и Корделия забыла о присутствии Уилла, который незаметно отошел в сторону. Она видела только Джеймса и его протянутую руку. – Ты не потанцуешь со мной?

Они выглядят очень счастливыми, подумала Люси. Зная правду о будущей свадьбе, она находила это странным. И все же, Джеймс и Корделия были хорошими друзьями. Корделия смеялась над какими-то словами Джеймса, а он в это время поправлял локон, выбивавшийся из-под ленты, которая удерживала ее волосы. Может быть, «Веселые Разбойники» и правы; может быть, эти двое, ее лучшая подруга и ее брат, сумеют отнестись к своему временному браку как к веселой шутке?

– О чем ты думаешь, Люс? – поинтересовался Томас, который стоял, прислонившись к стене, и дергал за галстук, чтобы ослабить узел. Он стоически выдержал несколько танцев с Эсме Хардкасл, после чего спасся бегством и скрылся в тихом уголке рядом с пирожными и напитками. Через какое-то время к нему присоединились Мэтью и Люси.

– Ты как-то странно смотришь на Джейми и Корделию.

– Я думала о том, что с ней он танцует лучше, чем с другими, – ответила Люси.

Мэтью наклонил голову набок.

– Клянусь Ангелом, – сказал он. – Свадьба. Ты знаешь, что Джеймс попросил меня быть его поверенным?

В церемонии бракосочетания Сумеречных охотников поверенным назывался самый близкий человек, который вел жениха или невесту к алтарю. Это мог быть лучший друг, мать, отец, брат.

– Ничего странного не вижу, – заметила Люси. – Парабатаи почти всегда выбирают друг друга.

– Однако это заставляет человека чувствовать себя совсем взрослым и даже старым, – хмыкнул Мэтью и отхлебнул глоток из фляги.

Люси сочла это недобрым знаком. Обычно на вечерах и приемах, когда подавались спиртные напитки, Мэтью можно было увидеть с бокалом вина. Но если он хватался за флягу, это означало, что он твердо решил напиться как следует. Люси заметила в его глазах опасный блеск. Может быть, он разозлился на Чарльза? Разозлился на своих родителей за то, что они так легко отнеслись к будущему браку Чарльза и Грейс? Но откуда им было знать, что в действительности скрывается за всем этим, подумала Люси, взглянув на Генри и Шарлотту, сидевших за столом в противоположном конце зала. Инвалидное кресло Генри стояло у стены; Консул и ее муж сидели на стульях, склонившись друг к другу и держась за руки, и негромко разговаривали между собой.

– С другой стороны, – продолжал тем временем Мэтью, прищурившись и глядя куда-то мимо Томаса, – я не чувствую себя настолько взрослым, чтобы мириться с этим.

Люси проследила за его взглядом и увидела Алистера Карстерса, который пробирался к ним через толпу. Он слегка сутулился, и вообще из-за новой прически выглядел совершенно иначе, чем несколько дней назад.

– Будь с ним, пожалуйста, повежливее, Мэтью, – негромко произнес Томас, выпрямившись. – Он очень помог мне в лаборатории, когда я изготавливал противоядие.

– Вы пробовали лимонные пирожные? – беспечным тоном заговорил Алистер, подойдя. – У вас превосходная повариха, Люси.

Люси захлопала ресницами. Мэтью воинственно выпятил нижнюю челюсть.

– Не пытайся завести светский разговор, Алистер, – процедил он. – У меня от этого болит голова.

– Мэтью, – сурово сказал Томас. – Мне кажется, тебе нужно присесть.

Мэтью трясущейся рукой запихнул флягу в карман пиджака.

– Мне не нужно присесть, – рявкнул он. – Мне нужно, чтобы Карстерс оставил нас в покое. Сегодня и без того тяжелый день…

Люси не успела спросить, почему у Мэтью сегодня выдался тяжелый день, потому что Алистер заговорил. Лицо у него было несколько растерянное и одновременно недовольное.

– Почему ты никак не можешь забыть о школьных временах? – огрызнулся он. – Если я признаю, что вел себя как скотина, этого будет достаточно? Как мне извиниться перед вами?

– Никак, – не своим голосом проговорил Мэтью. Все уставились на него. У Люси возникло странное ощущение, как будто она смотрела на человека, находившегося на грани нервного срыва. Взгляд его горел, лицо было напряженным, движения – резкими. Он словно балансировал на лезвии ножа.

– Ты думаешь, что теперь ты наш друг, что нам приятно тебя видеть, и это после всего, что было?

Томас нахмурился.

– Мэтью, – в его обычно мягком голосе прозвучал укор, – это все уже в прошлом. Настало время повзрослеть и забыть о детских обидах.

– Томас, ты очень добр, – сказал Мэтью, – слишком добр, если стремишься все забыть. Но я не добрый человек, и поэтому я забыть не могу.

Взгляд Алистера погас. Но, к удивлению Люси, он как будто бы не разозлился. У него был вид побежденного.

– Пусть он скажет то, что хочет сказать, Томас.

– Ты не имеешь права разговаривать с Томасом таким тоном, словно он твой приятель, не имеешь права называть его по имени, – прорычал Мэтью. – Я никогда не рассказывал тебе об этом, Томас. Я не смог заставить себя. Но теперь я передумал. Лучше тебе узнать правду, чем позволить этой змее втереться к тебе в доверие.

– Мэтью… – нетерпеливо начал Томас.

– Ты знаешь, что он рассказывал в школе всем, кто соглашался его слушать? – прошипел Мэтью. – Что моя мать и твой отец были любовниками. Что я незаконный сын твоего отца. Он говорил, что Генри – не мужчина, что у него не может быть детей, и поэтому Гидеону пришлось взять это дело на себя. По его словам, твоя мать была так отвратительна из-за шрамов на лице, что никто не порицал ее мужа за измены. Он говорил, что ты, жалкий, болезненный ребенок, унаследовал слабое здоровье от нее. Она не смогла родить здорового сына потому, что она простая женщина, бывшая служанка. Более того – бывшая шлюха.