с лошадьми, как с работниками, ничего удивительного, что любая лошадь с характером возьмет над ним верх.

— Всякое случается, — мягко сказал я.

— Фу. — От нее исходило презрение. — Папа прав. Надо чтобы не случалось. Абсолютное чудо, что Сэнд-Кастл вообще не получил ни царапины. Даже если б он не направился к трассе, он мог попытаться перепрыгнуть ограждение — вырвавшиеся лошади часто так делают — и сломать ногу или еще что-нибудь. — Она была так же разгневана, как и ее отец, и по той же причине: неудержимо хлынувшее облегчение после испуга. Я обнял ее за плечи и быстро прижал к себе, чем, кажется, привел ее в ужасное смущение. — Ой, вы, наверно, думаете, что я глупенькая... и так плачу... и вообще.

— Я думаю, что ты чудесная милая девочка, которой испортили утро, сказал я. — Но теперь все хорошо, ты же знаешь.

Разумеется, я и сам верил своим словам. Но я ошибался.

Год второй: апрель

Кальдер Джексон наконец-то собрался отобедать со мной. Он находился в Лондоне по случаю международной конференции специалистов-травников. Он был бы счастлив, сказал он мне, провести хоть вечер вдали от своих коллег, и я назначил встречу в ресторане на том основании, что квартира моя несла на себе печать цивилизации, а вот кухня — нет. В первое же мгновение я почувствовал, что в нем что-то изменилось, хотя трудно было определить, что именно; словно он стал портретом самого себя крупнее натуральной величины.

Видно было, как поворачиваются головы, и слышно, как перешептываются голоса, когда мы пробирались по битком набитому залу к своему столику; но благодаря телевидению это уже не удивляло. Однако еще и сейчас, подумал я, Кальдеру это доставляло удовольствие. В нем еще не было открытого высокомерия, еще держалась подобающая скромность манер, но что-то внутри него усилилось, кристаллизовалось, стало решающим фактором. Теперь даже для самого себя, подумал я, он стал Великим Человеком.

Что же, гадал я — если и вправду было что-то, — так своеобразно преобразило его? Мне взбрело на ум только одно, чего я менее всего ожидал: смерть Яна Паргеттера.

Над полной тарелкой сочной копченой лососины Кальдер извинился за резкость, с которой он отмахнулся от моего звонка в тот ужасный вечер, и я сказал, что это совершенно понятно.

— Надо признаться, — говорил Кальдер, выдавливая лимонный сок, — я перепугался, что рухнет весь мой бизнес. Товарищи Яна, вы же понимаете, никогда меня не одобряли. Я боялся, что они восстановят всех против меня, раз Яна больше нет.

— Но этого не произошло?

Он покачал головой, накалывая вилкой кусок нежного мяса.

— Удивительно, но нет. Поразительно. — Он положил копченую лососину в рот и оценивающие промычал, пережевывая. Я отдавал себе отчет — и он, конечно, тоже, — что уши людей за соседними столиками явственно настраиваются на характерный голос, на ясную, звучную дикцию с ее простонародной резкостью.

— Мой двор по-прежнему полон. Люди в меня верят, понимаете ли. Может быть, мне чуть реже стали посылать скаковых лошадей, но их еще хватает.

— А слышали вы еще что-нибудь про смерть Яна Паргеттера? Нашли убийцу В его взгляде выразилось сожаление.

— Уверен, что нет. На днях я спрашивал одного его друга, и он сказал, что, по-видимому, никто больше ничего не выясняет. Он был совершенно подавлен. Я тоже. Конечно, если убийцу найдут, это не вернет Яна, но все равно хочется знать.

Я сочувственно покивал и сменил тему.

— Расскажите мне о ваших последних успехах, — сказал я, беря бумажной толщины ломтик поджаренного хлеба с маслом. — Я считаю, что ваша работа чрезвычайно интересна. — Я также считал, что это единственная тема, на которую можно поговорить, поскольку нас, похоже, мало что связывало. Может быть, я и сожалел об этом, но пока не стремился к более близкой дружбе.

Кальдер задумчиво проглотил еще один кусочек копченой лососины.

— Я получил жеребенка, — сказал он наконец, — тренированного двухлетку. За ним ухаживал Ян, и он, казалось, уже пришел в норму. Потом, через три недели после смерти Яна, у жеребенка пошла кровь изо рта и из носа и все никак не останавливалась, и так как заместитель Яна не мог выяснить, в чем беда, тренер уговорил владельца отослать лошадь ко мне.

— И вы разобрались, что с ним не так? — спросил я.

— Да нет. — Он покачал головой. — В этом не было необходимости.

Три дня подряд я возлагал на него руки, и кровотечение вскоре прекратилось.

Я продержал его у себя в поместье еще две недели и возвратил хозяину в добром здравии.

Смежные столы завороженно слушали; честно говоря, я тоже.

— Вы давали ему травы? — поинтересовался я.

— Конечно. Непременно. И добавлял люцерну в его сено. Эта штука здорово помогает при всяких болезнях, люцерна то есть.

Я весьма смутно представлял, на что похожа люцерна; кажется, какой-то сорняк.

— Единственное, чего вы не сможете сделать с помощью трав, — уверенно заявил Кальдер, — это причинить вред.

Поскольку рот мой был полон, я вопросительно поднял брови.

Довольно усмехнувшись, он объяснил:

— Обыкновенные медикаменты из-за их сильного действия и побочных эффектов надо применять очень осторожно, но если я точно не знаю, что с лошадью, я могу дать ей любое травяное снадобье, хоть все сразу, в надежде, что одно из них попадет в цель, и чаще всего так и случается. Может быть, это антинаучно, но если ученый ветеринар не может точно сказать, что с лошадью, как я-то могу?

Я от души рассмеялся и предложил ему вина. Кудрявый шлем склонился, моя рука направилась было к бутылке, стоящей в ведерке со льдом, но движение было немедленно предупреждено бдительным официантом, который почти благоговейно наполнил бокал целителя.

— Как прошло в январе американское турне? — спросил я.

— Мм. — Он попробовал вино. — Интересно. — Он слегка нахмурился и занялся оставшейся лососиной, оставив меня гадать, был ли это весь его ответ. Однако, положив нож и вилку, он откинулся на стуле и поведал мне, что наиболее увлекательной частью американского путешествия были, как он и ожидал, несколько дней катания на горных лыжах; и за ростбифом и бургундским, которые появились на столе, мы обсудили места лыжных катаний. За блинчиками-сюзетт я вспомнил про Дисдэйла и Беттину и услышал, что Дисдэйл был по делам ; в Нью-Йорке, а Беттина получила небольшую роль в каком-то английском фильме и Дисдэйл не знает, радоваться этому или огорчаться.

— Там полно шикарных молодых жеребцов, — ухмыльнулся Кальдер. Дисдэйлу так и так пришлось бы понервничать, а тут еще пришлось отлучиться на десять дней.

Невольно мне