Морпехи начали продвигаться к основанию воротной башни Донгба, находящейся в середине западной стены цитадели. Рядом грохотал танк под командованием молодого лейтенанта по имени Моррис, поддерживающий их огнем своего орудия: «Он был великолепен». К Харрингтону подбежал чернокожий морпех и с полушутливым ликованием похвастался: «Я только что заработал свое третье Пурпурное сердце!» «У него всего лишь была немного распорота кожа на груди, — вспоминал Харрингтон, — поэтому я назначил его своим посыльным и сказал, чтобы он отнес боеприпасы парням на стене. Я так и не успел выучить имена большинства моих людей. Я просто приказывал им идти на смерть. Отвратительное зловоние смерти стояло повсюду. Когда ты ел свой сухпаек, еда тоже воняла смертью».

В разгар этой кровавой бойни произошло неожиданное событие: к Харрингтону подбежал молодой лейтенант, который представился как Джо Аллен и сказал, что прибыл в его роту только накануне. «Капитан, неделю назад я видел вашу жену и дочь», — вдруг выпалил он. «Посреди шквала взрывов и пуль у меня перехватило дыхание, — вспоминал Харрингтон. — Мои мысли унеслись далеко отсюда, от этого боя, и это было очень плохо». Только через несколько часов после полудня еще одна группа во главе с капралом Бобом Томсом — отважным воином, чья униформа к тому моменту превратилась в лохмотья, — забралась на высокую крепостную стену. К 16:30 они захватили плацдарм у башни, потеряв 6 человек убитыми и 40 ранеными из сотни с лишним бойцов. На следующее утро, 16 февраля, в 04:00 коммунисты контратаковали. После ожесточенного сражения люди Харрингтона захватили полуразрушенную башню — внутри они нашли 24 вражеских трупа.

Сразу после этого рота Харрингтона, в которой осталось всего 39 человек, получила приказ приступить к зачистке жилых кварталов внутри цитадели: это было медленным и мучительным делом, требовавшим огромного напряжения. «У противника было две недели, чтобы подготовить свои позиции. Мы же достигли такого состояния, когда тебе уже все равно, будешь ли ты жить или умрешь. Мы были в полной прострации. О какой боеспособности могла идти речь? Но наверху никто не понимал, что происходит. Из штаба на нас наседали: „Какого черта вы так долго возитесь с горсткой коммунистов?“» Их командир, майор Боб Томпсон, принял на себя весь гнев Крейтона Абрамса за медленное продвижение и даже был снят с должности, пока не вмешалось командование Корпуса морской пехоты и не отменило приказ. Харрингтон с удивлением узнал, что представлен к награждению Военно-морским крестом: «Я не считал, что достоин этой награды». Но другие считали иначе.

22 февраля в 06:30 остатки ВНА, оказавшиеся в ловушке внутри цитадели, предприняли отчаянную попытку прорыва. Некоторые южновьетнамские солдаты дрогнули и бежали со своих позиций, несмотря на угрозы лейтенантов пристрелить их. В конце концов 23 февраля в 05:00 бойцы элитной роты Хак Бао — «Черные пантеры» — сбросили с крыши императорского дворца флаг НФОЮВ и водрузили на нем свое знамя. Как только они это сделали, из декоративного пруда рядом с дворцом вылез полуголый человек — это оказался боец ВСРВ, старший брат капитана Фам Ван Диня, который все 20 дней скрывался среди зарослей в воде и выбирался только по ночам в поисках еды. В общей сложности в битве за Хюэ ВСРВ потеряли 458 человек убитыми и более 1000 ранеными — это свидетельствовало о том, что не все южновьетнамские солдаты были трусами; по крайней мере, некоторые сражались героически. Армия США потеряла 74 человека убитыми и 507 ранеными, Корпус морской пехоты — 142 человека убитыми и 857 ранеными. По приблизительным оценкам, погибло около 6000 мирных жителей, многие из них — от «дружественного огня».

На следующий день после взятия цитадели Боб Келли из USIA писал Фрэнку Скоттону: «К югу от реки не осталось ни одного целого здания. На улицах — останки сгоревших автомобилей, бронетехники, деревьев. Всюду пробоины от ракет и снарядов калибра 203 мм… Все дома и магазины вокруг большого рынка, напротив которого всегда приставали сампаны, разрушены. Они использовали все без разбора — напалм, слезоточивый газ, снаряды калибра 203 мм и 220-кг бомбы. Эти ублюдки в Сайгоне понятия не имеют о масштабах проблемы… Что меня бесит больше всего, так это слышать, как наши тупоумные генералы говорят: „Мы знали, что это произойдет“ — как будто они всё знали и намеренно позволили этому случиться! А теперь, потерпев сокрушительное поражение, они заявляют о победном разгроме противника». Гнев Келли усугублялся тем, что он был свидетелем бегства многих южновьетнамских чиновников и солдат.

Хюэ

Журналист сравнил жилые и коммерческие кварталы Хюэ со зловещими пейзажами на картинах Гойи: «Целые улицы лежат в руинах. Тротуары завалены обломками разрушенных зданий, проезжая часть взрыта воронками от бомб, загромождена черными остовами выгоревших машин. В стену одного дома въехал грузовик. Всюду стоит зловоние разлагающихся тел… Хюэ перестал быть той древней столицей, которую я знал и любил… он стал похож на возлюбленную, с которой ты когда-то болтал, занимался любовью… а теперь ее искалеченные бомбами, обугленные останки лежат среди улицы… Коммунисты и американское командование уничтожили самый роскошный цветок среди вьетнамских городов». Один местный житель показал на развалины дома и сказал: «Здесь жил человек, которого убили вьетконговцы. Потом пришли американцы и разрушили его дом. Странно, да?»[934] Крысы и собаки пировали среди неубранных трупов.

Коммунисты потеряли в Хюэ от 2500 до 5000 человек убитыми — они так никогда и не раскрыли достоверные цифры, — но в последние дни февраля оставшиеся в живых смогли отступить на запад, никем не преследуемые, что наглядно свидетельствовало о том раздоре, который царил среди американских и южновьетнамских военных. Битва за Хюэ была небольшой по меркам 1939–1945 гг., но стала самым кровопролитным сражением Второй Индокитайской войны. 26 февраля в Хюэ было обнаружено первое из нескольких массовых захоронений: за время своего недолгого правления коммунисты систематически убивали правительственных служащих, сторонников режима, интеллигентов, буржуа и всех «врагов народа», которых могли найти, вместе с их семьями. Подобные расправы, хотя и в меньшем масштабе, происходили и в других местах. Один из коммунистов так попытался оправдать эти злодеяния: «Люди ненавидели этих деспотов и относились к ним, как к ядовитым змеям. Их нужно было уничтожить, чтобы они не нанесли ответный удар».

Среди жертв коммунистов была 48-летняя вдова Нгуен Тхи Лао, торговавшая сигаретами на улице, а также 53-летний Нгуен Тат Тхонг, директор социальных служб в сайгонском правительстве, который приехал в Хюэ отпраздновать Новый год с семьей — и был убит вместе с шестью родственниками, включая двух братьев-подростков[935]. Коммунисты «ликвидировали» всех католических священников и американских граждан, которые попались им под руку, а также несколько сотен мирных жителей, которым не посчастливилось угодить в списки предполагаемых «пособников» правительства. В общей сложности было найдено 2810 тел, хотя реальное количество жертв, безусловно, было больше. Австралийский советник капитан Дэнис Кэмпбелл писал: «Можно понять ненависть, которая заставляет их [коммунистов] душить проволокой военных и вывешивать их трупы на стенах домов. Но заживо хоронить целые семьи, включая детей, по той лишь причине, что те отказались взять оружие и воевать на их стороне? Это переходит все мыслимые границы… Раньше я нехотя, но испытывал некоторое восхищение ВК… теперь от этого не осталось и следа»[936].