В мае 1968 г. ЦУЮВ приказал начать новую волну атак на города, что на этот раз вызвало мало энтузиазма. Командиры ВК жаловались, что их не обеспечили ни подкреплением, ни оружием, а вместо этого просто потребовали повторить самоубийственные февральские атаки. Коммунистическое руководство призвало «принести пламя войны прямо в логово врага»[961], но, как вспоминал командир отряда ВК Хюинь Конг Тхан, «когда мы снова двинулись на Сайгон, мы чувствовали себя как отряды смертников»[962]. Вечером 5 мая силы НФОЮВ, двигавшиеся с севера и востока, были остановлены американскими и южновьетнамскими войсками на окраине столицы, а отряды, пришедшие с запада и юга, хотя и вошли в черту города, оказались втянутыми в ожесточенные уличные бои, в которых были быстро разгромлены. По словам Тхана, «[к седьмому дню] стало очевидно, что ситуация складывается крайне неблагоприятно… Я до сих пор не понимаю, почему было принято решение снова атаковать города, тогда как перевес сил изменился существенно не в нашу пользу… Что заставило наше руководство считать, что миллионы [южновьетнамцев] кипят революционным пылом и готовы подняться на борьбу?!! Мы обнаружили, что это абсолютно не так. Народ ненавидел США и марионеточный режим… но этот гнев не достиг точки кипения»[963]. После разгрома майского «мини-Тета» НФОЮВ фактически сошел со сцены как значимый игрок, уступив основную роль на полях сражений регулярным частям ВНА.

Однако ни американцы, ни южновьетнамцы не ощутили того, что добились сколь-нибудь значимого прогресса, или хотя бы того, что им стало легче воевать. 20 июня правительство Тхиеу объявило всеобщую мобилизацию. Взаимное доверие между союзниками было катастрофически низким: после майских атак в южновьетнамских казармах распространились слухи, что американцы намеренно допустили атаки коммунистов в Сайгоне, чтобы заставить южновьетнамские войска сражаться. В 2012 г. один вьетнамский офицер написал: «Люди считали, что все эти современные системы радиоэлектронной разведки, которые использовали американцы… не могли не обнаружить инфильтрацию сил противника в столицу. Некоторые даже утверждали, что американские вертолеты доставляли коммунистам продовольствие, а грузовики армии США перевозили их войска. Разумеется, не все вьетнамцы верили этим слухам, но многие до сих пор считают, что такое было возможно»[964].

Десятки тысяч смертей на полях сражений после 1968 г. были особенно трагичны, поскольку Соединенные Штаты оставили надежду победить и теперь вели войну только ради того, чтобы избежать явного поражения. Для тех, кто помнил Вторую мировую, вьетнамский сценарий был особенно обескураживающим. Несмотря на постоянные боевые действия, война словно шла по замкнутому кругу. Не было никакого ощущения реального прогресса или территориального продвижения, как, например, от Сицилии до материковой Италии или же от Иводзимы до Окинавы. Огромная военная мощь казалась удручающе бессильной. Взять хотя бы 11-й бронетанковый кавалерийский полк, развернутый к северу от Сайгона, который вместе со всем вспомогательным персоналом — технической, медицинской, логистической, химической, транспортной и разведывательной службой, а также службами связи, радиобезопасности, психологических операций, группой взаимодействия с ВВС США, военной полицией и дивизионной артиллерией — насчитывал 4600 человек. Полк имел 50 вертолетов — Huey, Cobra и легких вертолетов наблюдения OH6A «Loach», а также 400 единиц гусеничной техники, включая танки М-48А2, 155-мм гаубицы и бэтээры. Один из его офицеров охарактеризовал 11-й полк как «великолепно организованное, вооруженное и обученное воинское формирование, отлично подходящее… для Второй мировой войны»[965].

Крейтон Абрамс был вынужден с сожалением признать неспособность мощных «монстров» предотвратить мелкие вылазки партизан, такие как похищение 20 крестьян, отказавшихся помогать вьетконговцам в рытье траншей: «Это печально, что, когда люди пытаются оказывать сопротивление… мы не можем обеспечить им должную безопасность. Я всегда помню слова одного главы района, который сказал мне: „Никогда не следует открыто сотрудничать с гражданским лицом, если вы не можете гарантировать его безопасность“. Что ж, разумное правило… Но эта угроза, которую никто не видит и не слышит… ужаснее ада. Они [вьетконговцы] тихой сапой взимают свою дань, безнаказанно похищают и убивают людей»[966].

Это была военная версия Дня сурка, когда бои за одни и те же участки джунглей, зарослей слоновой травы или рисовых полей повторялись из месяца в месяц и из года в год без надежды, даже призрачной, на хеппи-энд. Менялись только имена и номера тех, кто обливался потом, дрожал от страха, сражался, истекал кровью и погибал на этих полях сражений. Как справедливо заметил пехотинец Джефф Энтони, «когда вы делаете что-то снова и снова в одном и том же месте и ничего не меняется, дураку ясно, что это не работает. Иногда нас охватывал приступ отчаяния: какого черта мы вообще тут делаем?»[967] Сержант Джим Стивенс был с ним согласен: «Бывало, что нас выбрасывали в зоне высадки, где мы были всего пару недель назад — наш старый мусор по-прежнему был там! Понятное дело, возникал вопрос: почему не взяться за эту войну как следует, не обрушиться на них всей мощью — или не убраться отсюда?»[968]

В 1968 г. присутствие северовьетнамских сил было сосредоточено в трех северных провинциях ЮВ рядом с демилитаризованной зоной. К тому времени там было развернуто четыре дивизии ВНА, основные военные действия против которых вел Корпус морской пехоты США. В первые дни мая рядом с деревушкой Дайдо состоялось сражение, которое привлекло к себе мало внимания, однако же было более кровопролитным, чем печально известная битва за высоту Гамбургер год спустя. На том этапе войны численность американских сил была близка к своему максимуму, составляя 543 000 человек, однако на этом крохотном поле боя площадью в 5 кв. км, охватывающем несколько заброшенных деревушек, подразделения ВНА продемонстрировали куда более впечатляющую боевую эффективность, чем американская морская пехота. Битва при Дайдо заслуживает более подробного рассказа как пример множества других подобных сражений вьетнамской войны, куда более ожесточенных, чем любое сражение, имевшее место в XXI в. в Ираке или Афганистане, — и, вероятно, более бесполезных.

В ходе предыдущих месяцев 2-й батальон 4-го полка морской пехоты провел несколько серьезных столкновений с врагом и пребывал далеко не в лучшей форме[969]. Как и во всех подразделениях, в батальоне имелись свои мужественные и добросовестные солдаты и даже настоящие герои, а также свои «дебилы Макнамары» — контингент, набранный после того, как министр обороны в стремлении восполнить острую нехватку личного состава значительно снизил требования к физическому и психическому состоянию призывников. Ланс-капрал Джеймс Лэшли, пулеметчик М-60, проведший в джунглях восемь месяцев, по-прежнему считал, что «мы больше делали вид, чем действительно воевали»[970]. Его взвод двигался по ночам, «как стадо водяных буйволов с консервными банками на спинах». Батальонный капеллан потерпел поражение на семейном фронте: его жена стала фанатичной антивоенной активисткой и подала на развод с «воюющим» мужем.