выучка, он бы вспылил. Эта женщина суровее старика Драгана. Неужели она и впрямь когда-то любила великого волхва Северных земель? В память того и терпит теперь при себе чужого ученика?

– Сергей Наумов, с которым вы только что имели счастье свести знакомство, – наставница оперлась бедром о край стола, не приближаясь, впрочем, к Яру больше, чем на три шага, – безусловно, чересчур оптимистичен в своих поисках, но он имеет все шансы сделать в жизни что-нибудь полезное для человечества. Не мёртвую воду, конечно, но в мире и без неё полно неисследованных материй.

– Мёртвую воду? – переспросил Яр. – Её Семарины ведьмаки делают.

– Некроманты, юноша, – поправила Лидия Николаевна и назидательно прижала ногтем брошюрку с законами. – Некромантия запрещена. Вам следует запомнить.

– Помню я.

Яр задумчиво тронул тонкие желтоватые страницы. Было в этих словесных хитросплетениях то, чего он не мог понять.

– Почему здесь так много под запретом? – спросил он, скользя взглядом по лукавым формулировкам. – Разве волшба или… некромантия – это плохо? У нас отшельники всегда помогали людям…

– Любое явление само по себе не хорошо и не плохо, – Лидия Николаевна глубоко вздохнула и на миг прикрыла глаза. – Но, видите ли, некоторые считают, что, если где-то когда-то кого-то убили молотком, следует вовсе запретить молотки. Даже если потом нечем будет забивать гвозди.

В её голосе явственно прорезалось раздражение. Не против ученика – против чего-то давнего, затаённого, отмеченного незажившей болью. Как это он раньше не замечал за холодной язвительностью наставницы этой живой печали?

– Подумайте на досуге о будущей профессии, – сухо сказала Лидия Николаевна. – Хотите или нет, а чем-то заниматься в жизни вам всё равно придётся. И приведите наконец себя в порядок, – она мазнула неодобрительным взглядом по его лицу. – Я понимаю вашу тоску по родине, но у нас здесь тоже есть правила приличия.

– На этого вашего, что ли, равняться? – Яр насмешливо кивнул вслед ушедшему Сергею Наумову.

– Выглядеть чуть лучше дикаря, которого только что сняли с ветки, – отрезала наставница. – Брысь в ванную. Обратите внимание, прямо над раковиной есть зеркало. В него изредка стоит смотреться.

Яр раздражённо фыркнул, но повиновался. Ему и впрямь давненько не доводилось как следует полюбоваться на собственное отражение – да и было бы на что любоваться. Осунувшееся, обведённое тёмными тенями лицо разительно отличалось от сохранившегося в памяти образа. Человек в зеркале ещё сошёл бы за добропорядочного господина где-нибудь в Гориславле, но здесь и впрямь казался лишним. Или, леший его знает, не казался… Яр недовольно поскрёб ногтями заросшую щетиной щёку, словно надеялся соскоблить мрачную личину. Наставница права: собрался здесь жить – веди себя так, как тут принято, и не привлекай излишнего внимания. Это намного проще, чем в Ильгоде; здесь всем плевать на цвет волос и форму глаз. Чтобы сойти за своего, нужно нечто совсем иное.

Яр плеснул тёплой водой себе в лицо и замер, потревоженный давним воспоминанием. В нём не было правды: врезавшийся в память детский сон на деле послать было некому, кроме воспалённого лихорадкой воображения. Леший его пойми, почему неведомый волхв привиделся Яру поморянином; наверное, оттого, что благословлённый богами мудрец должен был отличаться от привычных и знакомых зареченцев. Тогда всё казалось неслучайным, а меж тем простой, понятный, подчинённый неумолимой созидательной воле мир был всего лишь игрой теней, порождённых умирающим светом от едва горящей лучинки. У испуганного пятилетнего мальчишки свободы было не меньше и не больше, чем у принесшего обеты молодого волхва, но свобода эта означала не столько власть, сколько абсолютное неведение. Если нет направляющего предназначения, все пути равнозначны. Если все пути равнозначны, не угадать, который из них станет явью…

Злясь на себя, Яр неосторожно чиркнул бритвой по щеке. На коротком порезе тут же выступили бусинки крови. В старых снах ровно столько истины, сколько сам он вложит в них своей волей. Он и не прочь: ему когда-нибудь доведётся ещё пересечь границу, и тогда облик морехода с Медвежьего берега придётся как нельзя кстати. Яр не сумел бы сказать, насколько лицо в зеркале походит на полузабытое видение, но, пожалуй, в Веннебурской крепости его приняли бы за своего.

– Заняться вам нечем, – холодно хмыкнула наставница, оглядев результат его стараний.

– Вот уж нет. Вы об этом позаботились, – процедил в ответ Яр.

– Цени́те. Вся дурь – от безделья, – невозмутимо сказала Лидия Николаевна. – Но этой роскоши вам в ближайшие годы достанется немного.

Сказала – и, круто развернувшись, ушла в гостиную, оставив ученика наедине с сумрачными мыслями. Яр покачал головой, протестуя леший знает против чего, и вернулся в комнату. Учиться так учиться. Не зря ведь волхвов испокон веков величали мудрыми.

XXX. Вниз

На столе перед Харитоновым лежала пакостного вида бумага. Командиру она тоже не нравилась: честный вояка терпеть не мог чихвостить подчинённых, но ему, в отличие от Ерёменко, некуда было сбагрить эту обязанность. Приходилось выполнять.

– Жалуются тут на тебя, – пытаясь казаться грозным, сумрачно сообщил Харитонов. Сослуживцы притихли и навострили уши. – Говорят, ты контрольские сигналки без спросу трогаешь.

– Они для того и созданы, чтобы их кто-нибудь когда-нибудь потрогал, – огрызнулся в ответ Верховский. Скорее от досады, чем из искреннего возмущения: как ни крути, а у него не было ни формального предлога, ни вменяемого оправдания лезть в треклятую квартиру Журавлёва. – На кой чёрт контроль суёт распознающие сигналки по каким-то медвежьим углам?

– Не наше собачье дело,