В самый разгар переговоров в дверь забарабанили. Ларри встал, воткнул сигарету в пепельницу, прошагал к двери. На пороге стоял Платон в белом махровом халате.

— До тебя не дозвонишься, — пожаловался Платон, кося глазом. — Ты с кем треплешься?

— С директорами.

Ларри вернулся к столу и без объяснений бережно положил трубку на аппарат.

— Позвони, — сказал Платон. — Пусть коньяка принесут. И фрукты. И Федора Федоровича разбуди. Пусть зайдет.

Трое в белых халатах сидели вокруг сервировочного столика на колесах.

— Я понял, — говорил Платон. — Мне с самого начала казалось, что здесь что-то не так. Теперь я точно все понял. Смотрите. Они нас просто пытаются напугать. Так, чтобы коленки затряслись. Чтобы соображать перестали. Им вовсе не деньги нужны.

Он крутанулся вокруг столика, выпил залпом рюмку, вскочил и забегал по номеру, подгоняемый внутренним напряжением.

— Во-первых! — Платон резко повернулся, захватив большими пальцами пояс халата. — Чисто по-человечески их можно понять — и директора, и папу Гришу. Им вся эта пальба вокруг нас на дух не нужна, у них всегда имелся и имеется свой и вполне нормальный заработок. То, что они меня списали, считают, что я уже никогда не вернусь, — это похоже на правду. Во-вторых! Им не хуже нас известно, сколько стоит «Инфокар». И что мы всегда можем расплатиться. Без всяких этих… курбаши… без банкротств. Не сегодня — так через полгода. Если пять станций выставить на продажу сразу, мы и половины денег не соберем. А за полгода — вполне. Если так уж приперло с деньгами, вполне могут пошерстить свою систему техобслуживания, те тряхнут мошной — и нет проблем. В третьих! Почему папа Гриша к тебе поперся, да еще этого… курбаши… с собой прихватил? Что, у «Инфокара» генерального директора нет?

— Я тоже об этом подумал, — кивнул Ларри. — Но ведь Муса в больнице…

— Ну и что! Хоть десять раз в больнице! Ты что, можешь такие решения сам принимать? Ты ведь все равно к нему побежишь, правда? Так в сто раз логичнее с ним и разговаривать. А он примет решение и тебя потом озадачит. Правильно?

Федор Федорович неожиданно встал, подошел к Платону, вгляделся ему в лицо, отошел к окну и отвернулся.

— Хорошо, — сказал Ларри. — Допустим. Что из этого следует?

Платон кивнул в спину Федору Федоровичу.

— А ты еще не понял? Федор Федорович, вы поняли?

— Понял, — глухо ответил Федор Федорович.

— Надо рассчитываться с Заводом?

— Обязательно. И чем быстрее, тем лучше.

— Мне объясни, — потребовал Ларри, — Я еще не понял.

— Они нас еще немного попугают, — сказал Платон. — В газетах шум поднимут. Счета будут наши арестовывать. А потом к тебе благодетель заявится.

— Какой еще благодетель?

— Я откуда знаю? Специально подготовленного человечка пришлют, гниду бесцветную. Он придет, когда тебя уже достанут, и скажет, будто знает, как проблему решить.

— И ты знаешь, что он скажет?

— Федор Федорович. — Платон тоже подошел к окну и обнял Эф-Эф за плечи. — Скажите ему.

Тем же бесцветным голосом Федор Федорович произнес:

— Он вам скажет, что сможет договориться… Если вы согласитесь обменять инфокаровскую долю в СНК на долги Заводу, то все уладится.

— Теперь понял? — Платон снова повернулся к Ларри. — Кто владеет СНК, тот владеет Заводом. Реально владеет! И мы, с нашими разборками, им в качестве совладельцев совсем не нужны.

— И сколько же этот человек с нас запросит за то, что он спишет долги? — задумчиво промурлыкал Ларри, выпустив, одно за другим, три синих кольца дыма.

— Откуда я знаю?! Тысяч сто. А вы как думаете, Федор Федорович?

Федор Федорович отошел от окна, встал напротив Ларри, помолчал немного, потом поднял голову.

— Может так случиться, что и ничего не попросит, — сказал он. — Может такое быть, Ларри Георгиевич?

Ларри посмотрел в глаза Федору Федоровичу — словно тонкая огненная ниточка на мгновение натянулась между ними и сразу же погасла.

— Может такое быть, Федор Федорович, — ласково сказал он. — Вполне такое может быть.

— Вы про что это? — нетерпеливо спросил Платон. — Я вот о чем сейчас думаю. Они ведь могли по-нормальному… Прилетел бы кто-нибудь сюда… А они… Не по-людски. Короче. Они с нами, как не знаю с кем. И мы тоже так будем. Я предлагаю сделать вот что. Долги заплатить, и немедленно. Но так, чтобы живых денег они никогда не увидели.

— Интересно, — пробормотал Ларри, продолжая о чем-то думать. — Очень интересно. Деньги отдать. Но так, чтобы не отдать. Слушай, это как же?

— Я потом скажу. — Бурлившая внутри Платона энергия будто погасла, он широко зевнул и потер лоб. — Давайте допьем и будем расходиться. Завтра вылетайте обратно. А на следующей неделе я позвоню и скажу, что надо делать.

Уже от двери он повернулся и сказал:

— Ларри, слушай, у меня к тебе просьба… Ты этого… благодетеля… когда он заявится… ты его сразу не отшивай, ты его поманежь. Пусть походит. Бумаги готовь, документы… Пусть они думают, что мы лапки подняли…

— Уж как-нибудь, — недовольно пробормотал Ларри. — А то я сам до этого не додумаюсь. Обязательно просить надо?

— Я не об этом. Просьба в другом. Когда рассчитаемся, а он еще не будет знать и придет в последний раз, возьми его за шиворот, выведи на лестницу и дай ему ботинком в жопу. Как следует. Чтобы до входной двери летел. Обещаешь?

Ларри снова поймал взгляд Федора Федоровича и кивнул:

— Обещаю. Будет лететь.

Платона, будто состоявшего из одних только острых углов и зигзагов, геометрический образ круга всегда пленял своим законченным совершенством. Он видел в круге альфу и омегу всего сущего, змею, пожирающую собственный хвост, сплющенную спираль мирового развития, незримую границу воздушной волны в первые секунды после взрыва. Самые удачные его идеи неизменно были связаны с кругом: «Мельница» на заре инфокаровского бизнеса, когда ничего не созидающие веники лениво перемещались по кругу, принося фантастические дивиденды; хитроумные расчеты с таможней времен работы с льготниками…

И сейчас, когда совершалось покушение на святая святых, на проект, которому он посвятил столько времени и сил, на уже реально ощущаемую им власть над Заводом, Платон снова вернулся к идее круга, черпая в ней вдохновение.

Формально говоря, при перемещении по замкнутому контуру не совершается работа. Не расходуется энергия. Не выделяется тепло. Не растут огурцы и не воздвигаются дома. Из всех видов движения этот — самый бессмысленный. Из всех теоретических моделей эта — самая плодотворная.

Завод не зря считался флагманом отечественной экономики, хотя и существовал не благодаря, а вопреки всем постулатам экономического развития.