Диего развел руки в стороны, хотя избегал этого жеста с тех пор, как потерял пальцы. – Оставь меня в покое. Ладно? Иди расскажи все полицейским. Мне все равно, но ты… такой надежный, верный друг… это так сложно, так больно…

– Только не рассказывай им, что сам устроил мне засаду с дверью и нитробензолом. Они выяснили, кто его покупал.

– Спасибо. В любом случае это было бы глупо.

– Как, и это всё? Тебе неинтересно, кто же купил нитробензол? Кто пытался убить тебя?

– Неинтересно. Я ничем не интересуюсь. Вообще ничем.

Фокс в упор смотрел на своего друга. Он явился сюда, собираясь провести несколько часов… да хоть весь день, если потребуется… в попытке разговорить Диего, но это каменное лицо с налитыми кровью глазами сказало ему, что день будет потрачен напрасно.

– Ну хорошо, – произнес он, беря со стола свою шляпу. – Пока я не ушел, есть еще одна тема для разговора. Где-то с год назад кто-то разбил одну из любимых ваз Помфрета. Пятицветную вазу эпохи Мин. Это никак не связано с той вазой, которую ты… э-э-э… украл. Я говорю сейчас о той, которую разбили. Тебе что-нибудь известно?

Диего прищурился на него:

– Известно? Я не разбивал ее, если ты об этом.

– Ты знаешь, кто разбил?

– Нет.

– Но ты хотя бы слышал о таком происшествии?

– В тот день я был там, – кивнул Диего.

– Когда именно? Можешь уточнить?

– Как ты и сказал, примерно годом ранее. Больше года. Миссис Помфрет давала прием в честь пианиста по фамилии Глиссинджер, и к ней, как водится, набилась целая толпа.

– Кто обнаружил, что вазу разбили?

– Не знаю. Я уже успел уйти. И узнал про вазу только неделей позже. Помфрет все еще был безутешен. Объявил, что в жизни своей больше не купит никакой керамики.

– Но кто именно ее разбил, было известно?

– Не помню, меня это не особо интересовало. Думаю, нет. Если и знали, то мне не сказали. Или я просто забыл.

– Ты знаешь, где хранилась эта ваза? В какой комнате?

– Нет… – помрачнел Диего. – Учти, если это какой-то окольный…

– О да, хожу вокруг да около. Как же иначе… – Фокс поднялся. – Весьма благодарен. Прости, что вытащил тебя из кровати. Непременно дам знать, когда… и если… нагрянут копы. Увидимся!

Оказавшись на улице, он нашел телефон и сделал несколько звонков, после чего вернулся в машину и отправился в центр.

В два часа дня, спустя пять часов после разговора с Диего, Фокс поднялся по ступеням крыльца дома, расположенного в районе Восточных Шестидесятых улиц, где жила Дора Моубрей. Ему уже начинало казаться, что поиски сведений о разбитой вазе окажутся столь же безрезультатными, как и все прочие ухищрения, предпринятые им самим и сотрудниками полиции. Адольф Кох сумел представить для протокола один-единственный твердый факт: пятицветная ваза эпохи Мин, один из лучших экземпляров, сохранившихся до наших дней, стояла на низком серванте в углу Желтой комнаты – но и только, несмотря даже на то, что Кох сам присутствовал на приеме. Геба Хит, которая устроилась на диване в гостиничном номере «Черчилля» в нарядном голубом платье из тех, какие светские дамы надевают к чаю, вообще никаких фактов не подкинула, кроме общей картинки: кинодивы не было на том приеме, потому что она была занята в Голливуде. Феликс Бек высказал подозрение, что ваза была разбита Гардой Тусар, поскольку он видел, как та вертела ее в руках, но был вынужден признать, что подозрение – оно и есть подозрение, не более того. Визит к Помфретам не принес особых результатов, так как хозяина и хозяйки дома не оказалось, а дворецкий и секретарь не смогли ничего добавить в скромную копилку фактов, уже собранных Фоксом. Уэллс подбросил, впрочем, неясный намек насчет миссис Бриско, но Фокс позволил пропустить эти сведения мимо ушей.

Если ваза была разбита миссис Бриско или любым другим случайным гостем, он с тем же успехом мог вернуть пять тысяч долларов миссис Помфрет, отправиться домой и заняться метанием подков.

Войдя в подъезд, он надавил на кнопку звонка под табличкой с фамилией «Моубрей».

Глава 16

Сидевшая на скамеечке у рояля Дора наморщила лоб, помялась немного и произнесла наконец:

– Странно…

Фокс испытал легкий трепет.

– Что же тут странного?

– Ну… Все это было так давно… и вот вы спрашиваете. Почему именно теперь?

– Я любопытен. Что-то пробудило во мне любопытство… – Фокс положил ногу на ногу и улыбнулся девушке. – Но вы же не имели в виду что-то другое, когда назвали это странным. Что-то совсем другое. И что тут такого странного?

Дора улыбнулась в ответ и покачала головой:

– Ничего другого я не имела в виду.

– Нет. Это не так. Вы хотели сказать, что в истории с разбитой вазой было нечто странное, а не в моем вопросе. Ну же, я угадал?

– Вроде бы… да.

– Отлично. И что же?

– Не могу вам сказать.

– Почему?

– Потому что я пообещала кое-что отцу. Не надо говорить, что это глупо, я и сама понимаю… Но я нарушала свои обещания, еще когда папа был жив, и с тех пор… Я хочу исполнить обещанное… – Она слабо помахала в воздухе рукой.

– Это ваш отец разбил ту вазу?

– Ну нет!

– Данное вами обещание как-то касалось его? То есть чтобы защитить память об отце от позора или бесчестья…

– Благие небеса, конечно нет!

– Но если это могло как-то очернить его…

– Нет, ничего подобного! – раздраженно отмахнулась Дора. – Говорю вам, я и сама знаю, как это глупо, но мне очень не хочется нарушать данное ему обещание. Вот и все.

– Что ж… – откинулся на спинку кресла Фокс. – Превосходно! Два человека убиты или даже три, но убийца останется на свободе только потому, что вы не хотите нарушить глупое обещание, данное когда-то отцу.

– Убийца? – вытаращилась на него Дора. – Это просто смешно!

– Да нет, не особенно.

– Смешно же!

– Уверяю вас, что не смешно. И поверьте, я знаю об этом куда больше вашего. Я знал, что в истории с разбитой вазой есть какая-то странность, еще до того, как спросил вас о ней, иначе не стал бы приходить. Я говорю вам прямо, мисс Моубрей: сдерживая данное отцу обещание, вы принимаете убийцу под свою защиту.

– Никакое убийство тут ни при чем!

– Очень даже при чем.

– Это какой-то абсурд!

– Нет. – Фокс подался вперед. – Послушайте меня и подумайте хорошенько. Расскажите мне о разбитой вазе. Если я не найду в этой истории ничего важного, то сразу забуду о ней. Если же она окажется важна, вы