если бы попытался, но он не в теме… Я не думаю, что он действительно хочет взять на себя ответственность за Брэма… Катя сказала вам, что Брэм неделями шпионил за мной и Эди через дыру в стене нашей спальни?

— Да, говорила, — сказал Страйк.

— Именно это натолкнуло меня на мысль, что он — Аноми. Он… он видел всякое, когда жил с мамой, понимаете? То, что маленький ребенок не должен был видеть… Он вроде как долбанутый, и у него IQ на уровне гения, так что… да, я долго думал, что это Брэм… но я полагаю, что это было потому, что это был легкий ответ.

Робин слышала, как пересохло во рту у Джоша. Она хотела предложить ему выпить, но не решалась: он не смог бы удержать стакан, и она подумала, не сочтет ли он это навязчивым, если она предложит.

— Почему ты сказал, что это “легкий ответ”? — спросил Страйк.

— Ну, я думаю… если это был какой-то отмороженный пацан, который не понимал, что делает, то это не кто-то из наших товарищей. Но это не Брэм нас зарезал. То, что он сказал о “позабочусь обо всем”, было слишком… это не то, что сказал бы Брэм.

— Почему нет? — надавил на него Страйк.

Джош снова уставился на детектива, его глаза были расфокусированы, очевидно, он размышлял. Наконец он сказал,

— Если бы Брэм воткнул в кого-то нож, он бы посмотрел, что будет дальше. Как они выглядят, или каково это — убить кого-то… Он делал бы это ради этого, а не потому, что хотел что-то захватить. Брэм — творческий человек. Нильс часто говорит об этом. Всегда говорит Брэму, чтобы он сел и сделал что-нибудь, или нарисовал что-нибудь… Нильс считает, что искусство — это все.

— Но ты думал, что Брэм мог издеваться над Эди в сети, в течение нескольких лет?

— Да, но это… это было бы… как эксперимент. Как отрывание крыльев у мухи. Просто чтобы посмотреть, насколько сильно он может ее разрушить… Но человек, который нас ударил… Когда ты хочешь взять на себя ответственность, ты… ты хочешь творить, да? Брэм просто хочет все разбить.

— То есть, пока все это происходило, ты думал, что оскорбления в Интернете совершались исключительно для того, чтобы посмотреть, как страдает Эди?

Последовала еще одна пауза, а затем, внезапно очнувшись от своего депрессивного оцепенения, Джош сказал,

— Не нужно говорить мне, что я дерьмо. Я знаю, что должен был заступиться за нее…

— Я не…

— Я знаю, что должен был сказать Аноми, чтобы он отвалил, и заблокировать его. Вы думаете, я теперь не сижу здесь и не думаю об этом весь гребаный день и ночь?

Прежде чем Страйк успел ответить, дверь в комнату Джоша открылась, и Катя просунула голову внутрь, робко улыбаясь.

— Все в порядке? — прошептала она.

— Да, — с усилием ответил Джош.

— Могу я тебе что-нибудь предложить, Джоши?

— Нет, все хорошо, спасибо.

— Ты выглядишь разгоряченным, — сказала она. — Мне открыть..?

— Нет, — повторил Джош. — Я в порядке.

— Тогда я принесу тебе воды со льдом, — сказала Катя и удалилась.

Джош, чей румянец действительно был ярче, чем когда Страйк и Робин вошли в комнату, оглянулся на Страйка. Тот сказал,

— Уверяю, я не виню тебя за…

— Я знаю, что я должен был сделать, — сказал Джош, его дыхание было затруднено. — Я знаю это сейчас.

Катя снова появилась с большим стаканом воды со льдом, из которого торчали две соломинки.

— Мне…? — предложила она, наклоняясь, чтобы подержать стакан для Джоша, пока он пьет, но он покачал головой.

— Я выпью немного через минуту. Спасибо, — добавил он. Катя снова ушла.

— Катя замечательная, — сказал Джош после небольшой паузы и с легким оттенком оборонительности, как будто он хотел отвести от себя все разговоры об отношениях.

Жестом указав в сторону воды, Страйк сказал,

— Хочешь, чтобы я…?

— Нет.

Последовало напряженное молчание, которое нарушила Робин.

— Ты был у Кати, не так ли, в ночь перед нападением?

— Да, — сказал Джош. — Я пошел туда, потому что у меня не было с собой денег, когда Мариам выгнала меня… Разбудил Иниго, поднялся наверх… Вы знакомы с Иниго?

— Да, — сказал Страйк.

— Он сказал, что я пустая трата места, да? — сказал Джош. — Иниго мог стать кем угодно, по его словам: художником, музыкантом, писателем… назови как хочешь, он был бы в этом на мировом уровне, если бы не заболел… Так что теперь его сын должен сделать то, что он не смог. Вот почему у бедного ублюдка хроническая крапивница. И…

Он прервался.

— И? — подсказал ему Страйк.

— Это не имеет значения… Я слишком много говорю. Эд всегда говорила, что я могу рассказать все, что угодно. Она считала, что именно поэтому Аноми узнал обо всем, потому что я никогда не знал, когда нужно заткнуться. Наверное, она тоже была права. Но я не привык к такому, когда все стало таким… профессиональным. Вначале было очень весело, а потом мы стали вести себя по-другому.

— Как по-другому? — спросил Страйк.

— Например… мы больше не могли просить фанатов о предложениях, как это было в начале. Этому двенадцатилетнему мальчишке нужны были деньги. — Он сказал, что мы использовали идею ребенка, хотя мы этого не делали, мы даже не видели его комментарий… Все это быстро усложнилось.

— Ну, — осторожно сказал Страйк, — нас интересуют люди, которые были близки с тобой и Эди, которые могли знать ваши идеи и подробности вашей жизни.

— Я их всех перечислил, — сказал Джош, уставившись на поднос перед собой. — Я не могу поверить, что кто-то из них сделал бы это с Эди.

— Ты не можете вспомнить никого, кто бы имел зуб на нее?

— Ну…

Что бы Джош ни собирался сказать, он сдержался. По мнению Страйка, это было чертовски неудачное время для Джоша Блэя, чтобы научиться благоразумию.

— Он нравился Иниго? — спросил Страйк, и Джош удивленно поднял голову.

— Я как раз собирался сказать “Аноми — Иниго”, — сказал он и почти, хотя и не совсем, улыбнулся. — Я собирался сказать: “Иниго — дерьмо для Флавии”.

— Да, мы были свидетелями