Писать ему было нечего. Не приходило в голову, каким будет еще одно его стихотворение, как оно запоет, как оно хотя бы выглядеть-то будет? Вот почему, подумал он, это называется «творение»? Текстура глаза, рябь воздуха вокруг поглотили всё. Ничего не осталось (…о том, что ты видишь вокруг, что творится с тобой, что ты чувствуешь. Нет). Нет. Что-то должно быть… сотворено. Как было сотворено вот это.

Напряглась мышца плеча.

Некогда он таких вещей боялся:…от стенки сосуда отрывается тромб, мчится к сердцу, закупоривает клапан! Привычка вызвала дрожь.

Дыхание перехватило, а он ухватил штаны и книжки, которые уронил. Манекен, закованный в цепи и окровавленный, прислонялся к бачку и снизу вверх благостно лыбился левому соску Шкета. Тот почесал сосок, вновь сунул книжки под ремень и вышел.

В комнате у Денни взобрался по лестнице – сразу на вторую перекладину. Подбородок сровнялся с платформой.

– Эй, просыпайся!

Денни не проснулся, поэтому Шкет долез, оседлал его и обеими руками обхватил за голову.

– Эй!

– Блин!.. – Денни попытался перекатиться на спину. Одна рука вырвалась и замахала. – Блядь, ты чего?..

– Давай вставай! – Шкет усилил хватку, и руки Денни сжали ему запястья.

– Ладно! – сказал Денни; щеки ему сплюснуло, и голос исказился. – Ёпта, чувак. Встаю, встаю, видишь?..

– Отведи меня к Ланье. – Шкет убрал ногу и сел на пятки. – Ты же знаешь, где она живет, да? Ты ее туда провожал. Ты знаешь!

Денни заворчал и приподнялся на локтях. У его головы на мятой зелени валялись сапоги и цепи. Кожаная пола жилета распахнулась, открыв порозовевшую полосу поперек восковой грудной мышцы.

– Ну типа да.

– Поднимайся, хуесос. – Шкет взмахнул рукой. – Я хочу к ней в гости.

– Хорошо, хорошо. – Денни закинул руку за голову, нащупал сапоги, принялся их надевать. Один раз поднял голову и сказал: – Ёпта!

Шкет ему ухмыльнулся:

– Шевели булками.

– Иди нахуй, – сухо ответствовал Денни и просунул голову в гремящие цепи. – Пошли. – Сбросил ноги с края платформы и спрыгнул.

Подождал в дверях, пританцовывая; Шкет слетел по лестнице.

– Куда торопиться-то? – спросил Денни. – Эй, не толкайся, ну? – потому что Шкет выпихнул его в коридор.

– Тебе не больно, – сказал тот. – А ты знал, что Доллар отметелил какого-то пацана трубой до смерти?

– Чё? Когда?

– Вчера.

Денни попытался присвистнуть. Сначала вышел писк, а потом только воздух.

– Доллар совсем больной на голову, ты в курсе? То есть он всегда был ненормальный. Блин, да в гнезде все белые – психи.

– А то. – Шкет довел Денни до передней двери.

– А зачем он так?

Шкет пожал плечами:

– Без понятия.

Дверь отворилась. Вошел Тринадцать (за ним Кумара) и огляделся, будто ожидал чего-то… иного.

– Эй, Шкет! О, привет, друг, хотел поговорить. Знаешь Доллара? Ну, короче, мы только пришли, но… мне вчера сказали, он перекладиной с замка одного пацана отдубасил до…

– ОТВЯНЬ! – очень громко сказал Шкет Тринадцати в лицо и занес кулак. Если так оно и дальше будет, подумал Шкет, я кому-нибудь врежу. – Просто отвянь, понял?

Тринадцать, прижав ладонь к зеленой майке (татуха «13» растянулась вширь), попятился к одной стене, Кумара, распахнув глаза, к другой.

Шкет положил руку Денни на плечо:

– Все, давай. Пошли!

Они прошагали между этими двумя и вышли вон; дверь за ними захлопнулась.

– …Смотри у меня. Ага-ага, смотри у меня. Я-то знаю. Я знаю. – Он погрозил пальцем, попятился, заболботал по-испански. Затем: – Они до тебя доберутся…

– Слушай, мужик, – сказал Шкет. – Давай ты…

– Ничего. Ничего. Ты у меня смотри. Пожалуйста, а? Прости. Прости. – Толстая шея вспотела. Он потеребил шерстяную ткань. – Прости. Не трожь меня только, а? Они до тебя… – Внезапно он заозирался, развернулся и затопал в проулок.

– Господи боже. – По лицу Денни бродила улыбка. – Это… что было?

– Не знаю.

Одна книжка упала на тротуар. Другая прислонилась к бордюру.

– Подходит такой и давай толкаться. Я думал, ты ему в табло дашь. – Денни веско кивнул. – Надо было дать. Чего он к нам прицепился?

– К тебе он не цеплялся. – Шкет подобрал книжки и снова сунул под ремень.

– Он крышей поехал, да?

– Пошли, – сказал Шкет. – Он… да, крышей поехал.

– Господи боже. Во идиотство. Ты его раньше видел?

– Ага.

Они зашагали.

– А тогда он что делал?

– Примерно то же самое… один раз. А в остальные… Вполне нормальный был.

– Псих, – резюмировал Денни и почесал в паху обеими руками, не вынимая их из карманов. – Она вон там живет. Я думал, ты уже знаешь. Она тебе не сказала?

– Нет.

Денни сморщил нос:

– Это говно в воздухе. По-моему, нездорово это, между прочим. Что такое?

Шкет остановился, подцепил цепь на животе. Под стеклянным кружком подушечка большого пальца исказилась, превратилась в бок зебры: в коже завивались грязные бороздки.

– Она живет вон там, – осторожно повторил Денни.

– Понял.

Они в ногу зашагали наискось к повороту.

– У нее там красиво.

Напряжение застыло, зависло: жаль, что нельзя вглядеться пристальнее – преломить, отразить, увеличить…

Они свернули за угол и на пустую улицу.

– Как будто вот-вот дождь, нет? – сказал Денни.

– Тут всегда как будто вот-вот дождь.

– Но не чувствуется, что дождь.

– Тут никогда не чувствуется, что дождь.

– Да, кстати, и правда. – Уцепившись за алюминиевые перила, Денни запрыгнул на бетонные ступени. – Никогда!

Шкет поднялся следом, озирая трехэтажный фасад. Денни вдавил кнопку звонка.

– Они живут на верхнем этаже. А нижние два пустые – так никто не догадается, что дом обитаемый.

– Разумно, пожалуй, – не привлекать внимания. – Шкет как раз собрался спросить, кто остальные «они», но тут по лестнице защелкали шаги.

– Кто там? – спросила женщина. Голос знакомый? Интересно откуда.

– Я друг Ланьи. Хотел с ней повидаться.

Глазок потемнел.