– Видишь ли, дорогой и чрезвычайно великий князь-батюшка, – ерническим голосом ответил многомудрый купчина Рукавишников, – эта штука проектировалась совсем не как сигнальная ракетница. Это точная копия американского гранатомета М79[239]. Устройство самого оружия просто до безобразия – однозарядное ружье с переломным стволом. Весь цимес в боеприпасе, вернее даже в гильзе. Она у М79 хитрая – двухкамерная, высокого и низкого давления. Вот довести эту гильзу мои умельцы пока не смогли. А без нее либо дальность низкая, 60–70 метров, либо отдача чрезмерно высокая для ручного оружия. Так что пока мы имеем отдельно низкоскоростную гранату, которую приспособили под сигнальную ракету, и отдельно гранату высокоскоростную, под которую сейчас придумываем подходящий ствол. Может получиться что-то вроде автоматического гранатомета, наподобие «Пламени»[240].

– Лучше бы миномет придумал! Там устройство еще проще – труба и плита под ней! – не преминул съязвить я.

– Смех смехом, но уже придумали! – хитренько усмехнулся Димыч. – Классический 82-мм! Сейчас мины до ума доводим и, думаю, через годик доведем. Прикинь, как славно будет иметь в каждом батальоне по минометной роте!

– Это не ко мне! Это к Олегу! Мне гораздо важнее, чтобы ты к моему возвращению имел нормальный проект эскадренного броненосца и броненосного крейсера. С хорошим бронированием, механизированными башнями, дальнобойными и точными орудиями, связью и системой управления, надежными быстроходными торпедами и прочим. Вот за это я тебе по гроб жизни благодарен буду!

Поговорили, в общем… Каждый раз с Димкой вот так… Спорить с ним мне уже надоело. Того, что нужно здесь, сейчас и срочно, наш замечательный купец Рукавишников не делает принципиально. Радует хоть, что есть у нас теперь ракетницы и сигнальных ракет разных цветов почти двести штук. Надеюсь, их хватит для тренировки по новой системе сигнализации при перестроениях эскадры. Но Димка клятвенно заверил, что через месяц пришлет еще штук пятьсот.

На борт флагмана я вступаю со спокойным сердцем. Все дела, что были в моей компетенции, сделаны. Худо-бедно, но имеющийся флот к войне подготовлен. Начинался мой первый в этом мире поход – своеобразный экзамен на профпригодность.

Как и планировалось, российский флот отбыл к берегам недружественной Японии шестнадцатого июня. Мы прибыли на церемонию прощания и все вместе проводили Николая Оттовича, которого, если быть совсем откровенным, я бы вполне рискнул назначить командиром какого-нибудь крейсера. Нет, право слово, если спартанцев учили плавать, бросая в реку, то адмиралов вполне возможно обучать командовать, бросая на серьезные должности. Жаль, Алексей Александрович со мной не согласен, и потому Эссен отбыл в Японию в скромной должности вахтенного офицера флагманского крейсера «Адмирал Нахимов».

Надо полагать, Николая Оттовича изрядно штормило в день отплытия, потому как в предыдущий… О-о-о! Предыдущий день был отмечен таким возлиянием и таким пиршеством! В проводах Эссена приняли участие все «старики» из ближнего круга, исключая несчастного Хабалова. Впрочем, его с успехом заменил Гревс. К тому же Николая Оттовича пришли напутствовать Моретта и четверо ее фрейлин. В результате у нас вышла веселая офицерская вечеринка, в меру разбавленная присутствием прекрасного пола и не в меру – изобилием спиртного. Из всего происходившего тогда я запомнил только лихие куплеты на слова Людвига Уланда в исполнении Моретты, казачью пляску Егора и хоровое исполнение песни «Раскинулось море широко». До сих пор не знаю: написана она была уже к этому моменту или нет?

Но, как бы там ни было, эскадра отправилась в Японию, а мы отправились обратно в Москву. И очень быстро отправились. Все дело в том, что на повестке дня теперь стоит куда как важное дело – свадьба. Наша с Мореттой.

Собственно, все уже приготовлено. Князь Долгоруков принял живейшее участие в подготовке празднеств, и весьма успешно, гости уже приглашены, так что осталось только одно: торжественно сочетаться браком с принцессой Германской империи. Ну, разумеется, папа Фридрих не рискнул дать ход своему идиотскому рескрипту, особенно в ситуации, когда Франция охвачена угаром реваншизма и горит желанием с лихвой поквитаться за позор Меца и Седана[241]. Тут уж не до ссор с «большим северным медведем».

Кайзер Фридрих II доживает последние деньки. Он уже не встает и, само собой, не правит. Братец Вилли все еще под домашним арестом, но, по данным из Берлина, на церемонию бракосочетания прибудет. Еще бы! Англофилия – англофилией, русофобия – русофобией, но его матушка все же не идиотка, чтобы не принять участия в таком празднике и нанести соседу тягчайшее оскорбление. Так что Вилли приедет, и я очень рад этому. Из короткого общения с папенькой я вынес одну очень важную информацию: если немцы не станут мешаться в наши разборки с Австрией, то пусть делают с Францией что угодно. Такие сведения слишком важны, чтобы передавать их через кого бы то ни было. Лучше уж мы сами, при личной встрече…

…Москва гудит предпраздничным ожиданием. Долгоруков чуть ли не лично проверяет чистоту мостовых, целостность мостов, работу декораторов. «Вы, ваше императорское высочество, можете быть уверены: ваша свадьба не будет знать равных». И в это его обещание я верю. Насколько я помню из истории, ему осталось около трех лет жизни, но, право же, он мне так нравится, что я постараюсь продлить его земные дни. Лучших врачей подтяну – такие градоначальники на дороге не валяются. И уж в любом случае не допущу появления на московском губернаторстве этого сволочного ворюги, этого титулованного пидора – Сергея Александровича. Хоть сам бомбу брошу, а не допущу. По донесениям из Питера, у нашего бравого молодца новая пассия – его адъютант Мартынов. Они живут открыто, чуть ли не как муж с женой. Когда Гревс сообщил мне эту информацию, я поперхнулся: в прошлой, еще той жизни я знавал одного Мартынова Сергея Александровича. Не знаю, как насчет «цветных» наклонностей, но сволочь он был первостатейная. Господи, неужели репродуктивный гомосексуализм возможен? То-то у него видок был: глаза – словно только что из жопы вылез! А что? Фамилия – «мамина» (не «Романовым» же его называть), имя – по «папе»… Хотя нет, он бы тогда Сергеем Сергеевичем был. Впрочем, по возрасту он, скорее, во внуки годился. Может, по дедушке назвали?..

Моретта цветет и благоухает. Почти сразу по приезде в Россию она приняла святое крещение и теперь является еще и политическим символом. Дело в том, что она теперь – Татьяна. Ну и какие студенческие волнения могут произойти в день тезоименитства государыни-императрицы? То-то…

По случаю бракосочетания наследника в старую столицу прибыла венценосная чета. Приезд в Москву умилил батюшку и матушку: они не могли представить себе, что нас с Мореттой будут так чествовать. Вдоль дороги стоят крестьяне с зелеными ветками в руках, из которых складываются имена «Николай» и «Татьяна», каждый столб украшен лентами цветов русского национального флага, а выше укреплена либо розетка из белой бумаги, либо изображение двух голубков. А уж когда поезд подошел к самой Белокаменной…