– Вы уже дважды чуть не умерли, по-моему, хватит. У вас лицо как у покойницы, но в остальном, как я вижу, все нормально. Как вы себя чувствуете?

– Пить хочется.

– Быть не может. Вы получили не менее восьмидесяти процентов жидкости из моей системы кровообращения.

– Пить нельзя, пока полностью не пройдет анестезия, – вмешался доктор Солдевилья.

– Это пустяки, вот увидите, – подхватил Фермин. – Последствия анестезии улетучатся мгновенно, как юные годы семинаристов: бедрами туда-сюда, и нет их.

Доктор Солдевилья бросил на него испепеляющий взгляд.

– Если вас не затруднит, постарайтесь не утомлять пациентку, болтая непристойности.

– Я буду нем как могила, – заверил Фермин, перекрестившись для пущей убедительности.

Доктор Солдевилья заскрипел зубами.

– Я приду завтра утром. До тех пор вам лучше подежурить около нее по очереди. При малейших признаках лихорадки, воспаления или заражения зовите меня. В любое время. Кто дежурит первым? Только не вы, Фермин, вижу, что вы уже навострились.

Беа выступила вперед.

– Я остаюсь, – заявила она. – Фермин, я оставила Хулиана с Софией, но мне неспокойно, поскольку он легко обведет ее вокруг пальца. Я вызвала Бернарду, чтобы она пришла к нам и присмотрела за ребенком. Вы можете занять спальню. Чистые простыни я положила на комод, а Бернарда знает, где что находится. Даниэль поспит на диване.

Молодой человек покосился на жену, но промолчал.

– Не беспокойтесь. Баловник заснет как сурок. Капелька коньяка с медом, размешанная в молоке, творит чудеса.

– Не вздумайте спаивать моего сына! И сделайте одолжение, не рассуждайте о политике с ребенком, так как он потом повторяет дословно.

– Как прикажете. Постановлено перекрыть поступление информации sine die[66].

– Беа, не забывайте колоть антибиотики. Каждые четыре часа, – напомнил доктор.

Фермин улыбнулся Алисии:

– Не бойтесь. У доньи Беа, хотя она сегодня и пребывает в воинственном настроении, руки легкие, как у ангела. Поскольку ее сеньор отец страдает диабетом, а эта болезнь не фунт изюма, она колет совсем нечувствительно, чему позавидовали бы бесшумные москиты Нила, или как там называются бестии, которые водятся в тех краях. Она научилась делать уколы в детстве, так как никто в семье не отваживался браться за шприц, и теперь лечит всех нас, включая и меня. А я, должен заметить, пациент непростой, ведь у меня стальные ягодицы, и я ломаю иголки легким напряжением мышц.

– Фермин! – воскликнула Беа.

Он по-военному отдал честь и подмигнул Алисии:

– Итак, моя дорогая вампиресса, вы остаетесь в хороших руках. Постарайтесь никого не покусать. Я же приду завтра. Слушайтесь сеньору Беа и, если возможно, не умирайте.

– Сделаю, что в моих силах. Спасибо за все, Фермин. Еще раз.

– Не напоминайте мне об этом. Идемте, Даниэль, и не воображайте, что если вы притворились истуканом, о вас позабудут.

Фермин удалился, уведя с собой Даниэля.

– Ну, вот и ладно, – произнес доктор. – Скажите, как отсюда выйти?

– Я вас провожу, – вызвался хранитель.

Женщины остались вдвоем. Беа взяла стул и села рядом с постелью Алисии. Та робко улыбнулась с благодарностью. Беа смотрела на нее с непроницаемым выражением. Вскоре в дверь комнаты заглянул хранитель и оценил диспозицию.

– Донья Беатрис, если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти. Я оставил на полке несколько пледов и лекарства с инструкциями врача.

– Спасибо, Исаак. Спокойной ночи.

– Что ж, спокойной ночи. Алисия, доброй ночи, – церемонно проговорил хранитель.

Его шаги, удаляясь, прозвучали в коридоре.

– Как будто меня тут знают все, – заметила Алисия.

– Да, кажется, что вас знают все. Жаль, что никто толком не представляет, кто вы на самом деле.

Алисия кивнула, снова выдавив смиренную улыбку, которая опять не нашла отклика у Беа. Напряженная пауза вылилась в долгое тяжелое молчание. Алисия рассматривала стены, уставленные книгами от пола до потолка. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Беа.

– Можно узнать, чему вы улыбаетесь? – спросила та.

– Мне снилось, будто я поцеловалась с очень красивым мужчиной и не знаю, кто он такой.

– Вы имеете обыкновение целоваться с незнакомцами или позволяете себе шалости только после наркоза?

Ее тон был едким и злым, слова разили, как кинжалы, и Беа пожалела о них тотчас, едва они сорвались с языка.

– Простите, – пробормотала она.

– Не извиняйтесь. Я заслужила, – отозвалась Алисия.

– До приема антибиотиков осталось чуть более трех часов. Может, вы поспите немного, как советовал доктор?

– Сомневаюсь, что засну. Я боюсь.

– Я думала, что вас нельзя напугать.

– Я хорошо притворяюсь.

Беа собиралась что-то сказать, но промолчала.

– Беа!

– Да?

– Я знаю, что не имею права просить прощения, но…

– Не стоит сейчас об этом. Вам не за что просить у меня прощения.

– А если попрошу, вы меня простите?

– Ваш друг Фермин любит повторять, что тот, кому требуется прощение, пусть сходит на исповедь или купит собаку. И на сей раз я с ним полностью соглашусь, тем более что он меня не слышит.

– Фермин – мудрый человек.

– У него свои причуды. Но я не собираюсь его выдавать и вовсе не хочу вас утомить. А теперь поспите.

– Можно взять вас за руку? – спросила Алисия.

Поколебавшись мгновение, Беа все же приняла ладонь Алисии. Надолго установилась тишина. Алисия закрыла глаза, ее дыхание замедлилось. Беа смотрела на удивительное создание, внушавшее ей одновременно сочувствие и страх. Вскоре после того как Алисию привезли и она еще пребывала в забытьи, доктор осматривал пациентку, а Беа помогала ему раздеть ее. И ужасное зрелище зарубцевавшейся раны, обезображивавшей бок, до сих пор не изгладилось из памяти.

– Даниэль – счастливый человек, – вдруг произнесла Алисия.

– Вы меня провоцируете?

– Жену и мать? Я бы не посмела.

– Я думала, вы спите, – заметила Беа.

– Я тоже.

– Болит?

– Вы имеете в виду шрам?

Беа не ответила. Алисия по-прежнему лежала с закрытыми глазами.

– Немного, – созналась она. – Анестезия притупляет боль.