Еще два человека в Норрсбруке должны узнать мотивчик. Шафто идет к Еноху Рооту в церковный подвал, но никого не застает; постель и лампа простыли. Может, местное отделение Societas Eruditorum проводит заседание на рассвете, а может, Енох нашел постель потеплее. Но старый верный Гюнтер Бишоф на месте: высунулся в окошко своей мансарды, смотрит в цейсовский бинокль на незнакомый корабль.

Шведы с минуту стоят, скрестив руки на груди и разглядывая непонятное явление природы, потом разом решают, что ничего не видели. Они поворачиваются спиной к гавани, возвращаются по домам, начинают варить кофе. Нейтралитет — состояние не менее странное, чем война, и точно так же требует неприятных уступок. В отличие от большинства европейцев шведы могут не беспокоиться, что немцы захватят их город и потопят рыбачий флот. С другой стороны, немецкое судно нарушило их суверенитет, и, по-хорошему, надо хвататься за вилы и кремневые ружья. С третьей стороны, корабль, вполне вероятно, сделан из шведской стали.

Шафто не сразу узнает подводную лодку, уж очень форма нехарактерная. Обычная подлодка выглядит как надводный корабль, только длиннее и уже. У него есть V-образный корпус и плоская палуба, утыканная орудиями, а на ней — боевая рубка, из которой торчит всякая ерунда: зенитки, антенны, стойки, страховочные тросы, орудийные щиты. Фрицы бы туда часы с кукушкой поставили, если бы нашлось место. Когда обычная подлодка рассекает воду, из дизелей валит густой черный дым.

Эта похожа на торпеду длиной с футбольное поле. Вместо боевой рубки — неприметный обтекаемый горб. Ни орудий, ни антенн, ни часов с кукушкой — все гладкое, как окатыш. Нет ни шума от дизелей, ни дыма — только немного пара. Похоже, у этой хреновины вообще нет дизелей. Она только ровно гудит, как «мессершмитт» Анжело.

Шафто ловит Бишофа на выходе из гостиницы — тот тащит вещмешок размером с убитого моржа. Бишоф задыхается от натуги, а может быть, от волнения.

— Это она, — хрипит он таким тоном, будто разговаривает сам с собой. Однако судя по тому, что слова английские, обращается он к Бобби. — Ракета.

— Ракета?

— Работает на ракетном топливе, восьмидесятипятипроцентной перекиси водорода. Не надо перезаряжать verdammt[58] аккумуляторы. Двадцать восемь узлов — под водой! Красотуля моя! — Он сюсюкает, как Джульета.

— Помочь что-нибудь отнести?

— Рундук… наверху.

Шафто взбегает по узкой лестнице и видит комнату Бишофа совершенно пустой. На столе, придавленная стопкой золотых монет, благодарственная записка хозяевам. Посреди комнаты, как детский гробик, стоит черный рундук. Из открытого окна доносятся ликующие возгласы.

Бишоф с вещмешком идет по пирсу. Подводники на ракете его заметили и спускают шлюпку. Она мчит к пирсу, как гоночная лодка.

Шафто взваливает рундук на плечо и трусит по лестнице. Сразу вспоминаются погрузки на корабль, из которых и должна состоять жизнь морского пехотинца. Шафто, давно не выходившего в море, на миг охватывает знакомое чувство. Это то, да не то: настоящее волнение сборов куда сильнее.

Следы Бишофа на тонком снегу ведут вдоль мощеной улочки на пирс. Трое в черном вылезают из шлюпки, поднимаются по ступеням на пирс и козыряют Бишофу; с двумя он обнимается. В розовом свете зари Шафто узнает подводников из старой команды Гюнтера. Третий выше, старше, худее, мрачнее, лучше одет и плотнее увешан орденами. Короче, больше похож на фашиста.

Шафто не верит себе. Только что он помогал старому другу Гюнтеру — пацифистски настроенному отставнику, пописывающему мемуары. А выходит, что он пособничает врагу. Что бы о нем подумали другие морпехи?

Ах да. Чуть не забыл. На самом деле он участвует в заговоре, который они с Бишофом, Руди фон Хакльгебером и Енохом Роотом составили в подвале под церковью. Бобби резко останавливается и шваркает рундук посреди пирса. Фашист, услышав грохот, поднимает голубые глаза на Шафто. Тот готов ответить презрительным взглядом.

Бишоф это замечает. Он поворачивается к Шафто и что-то весело кричит по-шведски. Шафто хватает ума отвести взгляд от мрачного немца и с улыбкой кивнуть Бишофу. На хрена такой заговор, если из-за него и подраться нельзя?

Еще два подводника поднялись по ступеням, чтобы забрать вещи Бишофа. Один идет по пирсу за рундуком. Они с Шафто узнают друг друга одновременно. Черт! Парень удивлен, увидев здесь Шафто, но не то чтобы огорчен. Тут ему приходит в голову какая-то мысль; он застывает и в ужасе косит глазом на высокого фашиста. Гадство! Шафто поворачивается спиной, как будто собрался назад в город.

— Енс! Енс! — орет Бишоф и добавляет что-то по-шведски. Шафто продолжает идти. Бишоф бежит вдогонку и с последним: «ЕНС!» обнимает его за плечи. Потом шепотом, по-английски: — У тебя есть адрес моей семьи. Если не встретимся в Маниле, постараемся связаться после войны.

Он начинает колотить Шафто по спине, вынимает из кармана бумажные деньги, сует ему в руку.

— Кой хрен, конечно, мы там встретимся, — говорит Шафто. — А эта херня зачем?

— Я даю на чай милому шведскому пареньку, который помог мне нести багаж, — говорит Бишоф.

Шафто цыкает зубом и кривится. Конспирация ему не по душе. В голову приходят несколько вопросов, среди них: «Чем эта большая торпеда на ракетном топливе безопаснее твоей прежней лодки?», но говорит он:

— Ладно, счастливо.

— Удачи тебе, друг мой. А это — чтобы не забывал заглядывать на почту. — Бишоф щиплет приятеля за плечо так, чтобы синяк остался дня на три, поворачивается и идет к соленой воде.

Шафто идет к снегу и деревьям, завидуя. Когда через пятнадцать минут он оглядывается на гавань, лодки уже нет. Внезапно город становится таким же холодным, пустынным, затерянным на краю света, как и на самом деле.

Письма он получает до востребования на Норрсбрукской почте. Когда два часа спустя она открывается, Шафто уже ждет на пороге, дыша паром, что твой двигатель на ракетном топливе. Он забирает письмо от родных из Висконсина и большой конверт, отправленный вчера из Норрсбрука, без обратного адреса, но подписанный рукой Гюнтера Бишофа.

В конверте — бумаги касательно новой подводной лодки, в том числе несколько писем, подписанных Самим Главным. Шафто успел немножко набраться немецких слов, но все равно почти ничего не понимает. Много цифр и каких-то явно технических описаний.

Вот они — бесценные разведданные. Шафто старательно убирает бумаги, запихивает конверт в штаны и направляется к жилищу Кивистиков.

Идти долго, холодно, сыро. Есть время обдумать свое положение. Он застрял на нейтральной территории, за полмира от того места, где хочет быть. Разлучен с Корпусом. Вляпался в непонятный заговор.

По большому счету он уже несколько месяцев в самоволке. Однако, если явиться в американское посольство в Стокгольме с этими документами, его простят. Значит, в конверте — билет на родину. А «родина» — очень, очень большая; она, в частности, включает Гавайи, откуда до Манилы ближе, чем от Норрсбрука, Швеция.