Он смотрел на них. Они молчали.

— Со всеми понятно, кроме тебя, — наконец указал Билл. — Что случилось с тобой, Майки?

— Разве не очевидно? — он улыбнулся. — Я оставался здесь.

— Не давал погаснуть маяку, — добавил Бен. Билл вздрогнул, резко повернулся к нему, но Бен пристально смотрел на Майка и ничего не заметил. — И меня такой расклад не радует, Майк. Более того, при таком раскладе я чувствую себя говнюком.

— Аминь, — выдохнула Беверли.

Майк покачал головой:

— Вы не должны чувствовать за собой вину, никто. Или вы думаете, что я остался здесь по собственному выбору, точно так же, как вы, любой из вас, решил уехать? Черт, мы же были детьми. По той или иной причине ваши родители уехали из Дерри, а вас взяли с собой, как багаж. Мои родители остались. Это действительно был их выбор? Наши родители сами так решили? Не думаю. Кем принималось решение, кому уезжать, а кому оставаться? Решала удача? Судьба? Оно? Какая-то другая высшая сила? Не знаю. Но точно не мы. Поэтому нечего корить себя.

— Ты… не злишься? — застенчиво спросил Эдди.

— Я был слишком занят, чтобы злиться, — ответил Майк. — Долгое время я наблюдал и ждал… думаю, наблюдал и ждал задолго до того, как понял, что делаю, но последние пять лет или около того пребывал, можно сказать, в состоянии боевой готовности. С начала этого года я стал вести дневник. А когда человек пишет, он думает интенсивнее… а может, лучше сосредотачивается на главном. И когда я писал дневник, я среди прочего думал о природе Оно. Оно изменяется, мы это знаем. Я думаю, Оно манипулирует людьми и оставляет на людях свои отметины, только в силу того, что такая уж у Оно сущность — все равно что ты ощущаешь на себе запах скунса даже после того, как долго отмокал в ванне, если он «разрядился» где-то поблизости от тебя. Или как кузнечик метит твою ладонь, выделяя какую-то жижу, если ты его ловишь.

Майк медленно расстегнул рубашку, развел полы в сторону. На груди, между сосками, они увидели розовые загогулины шрамов на гладкой коричневой коже.

— Как когти оставляют шрамы.

— Оборотень. — Ричи едва не стонал. — Господи Иисусе, Большой Билл, оборотень! Когда мы пошли на Нейболт-стрит!

— Что? — спросил Билл. Голосом человека, вырванного из сна. — Что, Ричи?

— Ты не помнишь?

— Нет… а ты?

— Я… почти вспомнил… — Ричи замолчал, растерянный и испуганный.

— Ты говоришь, эта тварь — не зло? — спросил Майка Эдди. На шрамы он смотрел как зачарованный. — Что Оно — некая часть… естественного порядка?

— Оно — не часть того естественного порядка, который мы понимаем или оправдываем, — ответил Майк, застегивая рубашку, — и я считаю целесообразным исходить именно из того, что мы понимаем: Оно убивает, убивает детей, и это плохо. Билл понял это раньше нас. Ты помнишь, Билл?

— Я помню, что хотел убить Оно. — И впервые (с тех пор и до конца) услышал, что произнес это слово с большой буквы. — Но в мировом масштабе я сей предмет не рассматривал, если вы понимаете, о чем я… просто хотел убить Оно, потому что Оно убило Джорджа.

— И по-прежнему хочешь?

Билл тщательно обдумал вопрос. Посмотрел на свои руки, лежащие на столе, вспомнил Джорджа в желтом дождевике, с поднятым капюшоном, с бумажным корабликом, обмазанным парафином, в одной руке. Посмотрел на Майка.

— Е-еще больше, чем прежде.

Майк кивнул, словно именно это и ожидал услышать.

— Оно оставило отметину на каждом из нас. Оно подчиняло нас своей воле, как подчиняло весь город, изо дня в день, даже в те долгие периоды, когда спало или зимовало, или что там делало между… периодами большей активности. — Майк поднял палец. — Но если Оно подчиняло нас своей воле, мы, в свою очередь, воздействовали своей волей на Оно. Мы остановили Оно, оборвали цикл. Я знаю, мы это сделали. Мы напугали Оно? Нанесли болезненный удар? Я думаю, да. Я думаю, мы очень близко подошли к тому, чтобы убить Оно, раз уж решили, что убили.

— Но эту часть ты не помнишь, так? — спросил Бен.

— Нет. Я могу вспомнить все до четырнадцатого августа 1958 года, можно сказать, в мельчайших подробностях. Но с того дня и до четвертого сентября или около того, когда мы снова пошли в школу, — полная пустота. Нет даже смутных воспоминаний — все стерто. За одним исключением. Я вроде бы помню Билла, что-то кричащего о мертвых огнях.

Рука Билла судорожно дернулась. Задела одну из пустых бутылок, которая свалилась на пол и грохнула, как бомба.

— Ты поранился? — привстав, спросила Беверли.

— Нет, — ответил Билл. Хриплым, сухим голосом. Кожа покрылась мурашками. Череп будто увеличивался в размерах. Билл буквально почувствовал,

(мертвые огни)

как он все сильнее и сильнее растягивает кожу на лице.

— Я подниму…

— Нет, сядь. — Билл хотел посмотреть на нее и не смог. Не мог отвести глаз от Майка.

— Ты помнишь мертвые огни, Билл? — мягко спросил Майк.

— Нет. — Губы у него онемели, как случается, когда стоматолог чуть переусердствует с новокаином.

— Ты вспомнишь.

— Очень надеюсь, что нет.

— Все равно вспомнишь, — ответил Майк. — Но пока… нет. Я тоже не помню. А кто-нибудь из вас?

Все покачали головами.

— Но мы что-то сделали, — ровным тоном продолжил Майк. — В какой-то момент смогли создать что-то вроде групповой воли. В какой-то момент вышли на какой-то особый уровень взаимопонимания, сознательно или бессознательно. — Он нервно поерзал. — Господи, как же мне хочется, чтобы Стэн был с нами. У меня есть ощущение, что Стэн, с его склонностью к упорядоченности, смог бы выдвинуть какую-нибудь идею.

— Может, и смог бы, — кивнула Беверли. — Может, потому-то он и покончил с собой. Может, он понимал, что если и было какое-то волшебство, то для взрослых оно не сработает.

— А я думаю, что сработает, — возразил Майк. — Потому что у нас шестерых есть еще одна общая особенность. Любопытно, кто-нибудь понял, о чем я?

На этот раз Билл открыл рот — и тут же его закрыл.

— Ну же, — Майк смотрел на него. — Ты знаешь, что это. Я это вижу по твоему лицу.

— Не уверен, что знаю, — ответил Билл, — но думаю, что м-мы все бездетны. Это т-так?

Последовали мгновения изумленного молчания.

— Да, — кивнул Майк. — Так.

— Матерь Божья и все ангелы! — негодующе воскликнул Эдди. — И какое отношение имеет все это к цене фасоли в Перу? С чего ты решил, что у всех в этом мире должны быть дети? Это же бред!

— У вас есть дети? — спросил Майк.

— Если ты, как и говорил, не упускал нас из виду, то чертовски хорошо знаешь, что нет. Но я по-прежнему считаю, что это ничего не значит.