С раннего детства книги были если не единственными, то самыми большими моими друзьями. Постепенно желание творить становилось всё сильнее, и после службы в армии, где появились мои первые удачные рассказы, я понял, что не могу больше жить без этого.

Думаю, что у меня были хорошие учителя. Верн и Хаггард дали мне первый толчок, Стивенсон взял с собою в море, Твен, О. Генри и Джером поделились чувством юмора, а По и Лавкрафт – предчувствием беды. Кэрролл сдвинул мне крышу, Саймак учил меня доброте, Желязны открыл мне двери в мир волшебства, а Сапковский развернул лицом на восток. Де Камп помог уверовать в себя, Дилэни отучил меня бояться. Творить миры мне помогала учиться Ле Гуин, творить социум – Вэнс, творить религию – Хэрберт, а разрушать миры – Муркок. Толкин свел всё воедино, а старик Лейбер добавил бесшабашности.

Не будем говорить о прочих моих литературных творениях, речь пойдёт о Жуге.

1994 год. Два летних месяца работы на биостанции, два месяца острой депрессии, одиночества и всепоглощающей научной работы. Совершенно неожиданно «приходит» Жуга – давно вынашиваемый замысел юморного рассказика вдруг трансформируется в трагичную повесть-фэнтези с намёком на продолжение. Осенью того же года появляется второй рассказ, а уже в начале следующего – третий. Работая над этим циклом (теперь я предпочитаю именовать его – роман в рассказах), я преследовал несколько целей. Во-первых, попытаться вернуть русскому языку звучание, «нащупать» глубинные эмоциональные корни славянской лексики при помощи особого построения предложений, фраз и диалогов, а не путём напихивания там и сям старорусских слов, как делают сейчас многие авторы (последний путь, на мой взгляд, ведёт в тупик). Во-вторых, попытаться воссоздать неповторимый колорит юго-западных окраин славяно-романской Европы в момент уникального смешения различных этносов и культур, как, например, это происходило в Трансильвании, вернуть ощущение сказки, мечты, сна, пусть даже бредового. Хочется надеяться, что мне удалось избежать дешёвой стилизации, плоской лубочности и показной былинности, а также других калек и штампов, присущих фэнтези вообще и «славянского» фэнтези в частности.

Начиная писать роман, я не думал о том, как я его назову. Название «Осенний Лис» пришло само собой, и прочитав первые несколько рассказов, прямо скажем, трудно понять, что к чему. Ничего не поделаешь, прошу пока поверить мне на слово – смысл в этом названии есть, хотя и не до конца понятен даже мне самому (тем интереснее).

Чем дальше я заходил в своём творчестве, тем всё более странные вещи откалывало моё подсознание. Так, например, я до сих пор не могу понять не только откуда взялось это имя – Жуга, но и каким образом он умудрился стать главным героем. Вообще, им должен был стать Реслав, но история Гаммельнского крысолова, давно меня интересовавшая, положила начало дальнейшим приключениям именно Жуги, а далее пошло по нарастающей. Кстати, изначально я понятия не имел, что есть и для чего служат его браслет и камень. Всё толкование пришло потом само собой, будто так и было задумано, мне порой слегка не по себе становилось. К слову говоря, наименование племени Жуги («волохи») я придумал сам, клянусь. Вообразите же, каково было моё удивление, когда рассказу этак к пятому я вычитал не то в БСЭ, не то в Брокгаузе, что такой народ действительно существовал, и не где-нибудь, а в Трансильванских Альпах, а до них там жили… кельты.

Определённо, мир, в котором живут и действуют герои моего романа, во многом исторически неточен, и прошу меня за это не бить. Да, я знаю, что викинги и ганзейцы редко встречались, возможно, не встречались вовсе, что галицизм «вы» появился в германских диалектах гораздо позже (равно как и кожаные кресла в Германии), что реальный граф Дракула – Владислав Цепеш жил в более позднее время, табак ещё не был в широком употреблении, а магазинных арбалетов было штук десять на всю средневековую Европу. Таких несоответствий в романе множество. Не спешите набивать сорок бочек арестантов – я всего лишь создавал мир, где всё немного не так, как на Земле. В конце концов, ведь и волшебство там не такое, как у нас.

Я благодарен польскому писателю Анджею Сапковскому за ведьмака Геральта и надеюсь, он (Сапковский) простит, что я воспользовался готовым образом его героя в одном из рассказов (во всяком случае, в личном разговоре, в Москве на РосКоне, он против этого не возражал). Ведьмак в «Робком десятке» так походил на Геральта, что меня всё равно попеняли бы столь явным сходством. Я мучился этой проблемой до тех пор, пока вдруг не понял, что это и есть Геральт, и всё сразу стало на свои места.

Большинство наговоров, рифм и стихов написал я сам. Стихотворение «Три слепых мышонка» взято мною из «Сказок матушки Гусыни». Ни один из существующих его переводов меня не устроил, и в тексте приведён мой собственный вариант. Смею думать, он наиболее соответствует оригиналу как по форме, так и по содержанию. Я благодарен также Дмитрию Ревякину за его «Колесо», Михаилу Борзыкину за стихи из песни «Шествие рыб», Егору Летову – за песни, мысли и многое другое в «Законе…», Вячеславу Бутусову и Илье Кормильцеву за песни «Последний человек на Земле», «Как падший ангел» и «Белые волки», фрагменты из которых я использовал в рассказе «Башня ветров», и Владимиру Высоцкому, чей «Парус» пронизывает весь этот рассказ (если вы нашли его, честь вам и хвала, если нет – поищите. Может быть, я несколько излишне самоуверен, но порою мне казалось, что эта песня была им написана лишь для того, чтобы я впоследствии мог написать свою «Башню…»). И да простит меня Грин за Ассоль.

Ещё мне хочется поблагодарить: Тима Аппензеллера за его книгу о гномах, безумного мечтателя Эдгара По, Ангела Каралийчева – за старинную болгарскую байку про двух братьев и медведя, Святослава Логинова – за статью о средневековой фармации, а также авторов стихов про паука и про мышку с сыром – стихи эти я прочитал в раннем детстве в журнале «Весёлые картинки» и теперь уже не помню ни фамилии авторов, ни номера журнала, ни даже года, когда это произошло.

Я не пытался создавать в своих произведениях какой-то особый мир, он создавался сам. Здесь всё правда, до последнего слова, ибо придумать можно было и поинтереснее. И я не виноват, что где-то там идёт к своей далёкой и непонятной цели рыжий ведун со странным именем