— Миша, я ведь не в курсе, чего вы знаете или не знаете. Это Лариса Сергеевна сказала про статьи?

— Да, но я имел в виду не ее.

— А кого же?

Михаил уклончиво улыбнулся и тихо признал:

— Вашего нового сотрудника, Юлия Владимировна.

— Считаете, этого достаточно?

— Более чем, на самом деле. И мне жаль, что я не использовал ее раньше. Надо спать, Юлия Владимировна. Завтра будет такой же день.

Юрист подняла взгляд на президента, и он пожалел, что все же поделился с ней.

— Теперь я понимаю, почему вы не спите.

— Не заставляйте меня жалеть о сказанном.

Засыпая, Михаил думал об Анне. Он мог начать ухаживать за ней, но ее замечание о том, что Михаил никогда бы не положил взгляд на несвободную девушку, было справедливо. Михаил перестал бы себя уважать, начни ухаживать за чужой женщиной. И перестал бы уважать ее, если бы добился успеха.

Так уж получилось, что он не сдержал в себе то, вылетевшее в минуту растерянности и отчаяния, признание. И ее нежелание иметь с ним что-либо общее после этого было искренне и однозначно. И на этом стоило прекратить компрометировать ее перед коллегами и сожителем, доставлять неудобства и неприятности своим вниманием. Для человека, в полной мере понимающего пустоту понятий «справедливость» и «законность» и свое шаткое положение ни то, что в деловом мире, но и в мире живых…

Михаил перевернулся на бок, к иллюминатору, и зажмурился.

— Михаил Юрьевич…

Он открыл глаза и посмотрел на присевшего рядом Васю.

— Прилетели.

Моргнув телохранителю, президент посмотрел в иллюминатор, за которым теплилось утро, и перевел взгляд на опустевшее место Юлии Владимировны. Расслабившись в кресле, он прикрыл глаза еще на пару минут. Ему приснилась Анна. Сон совсем не соответствовал мыслям, с которыми он засыпал. Михаилу редко снились сны, а уж эротические и того реже. Он никогда не задумывался о своей скудной половой жизни, если редкие встречи с Ольгой в последние годы можно было вообще считать наличием таковой.

То, что Анна не отпускала его мысли, а теперь вторглась и в сон, с одной стороны сладко мучило его, а с другой — раздражало.

Подняв со столика иночи, он поискал ее номер.

— Доброе утро, Юлия Владимировна, — приветствовал проходившую к барной стойке женщину.

— Доброе, Миша, — обернулась она, вынимая из держателя графин с водой.

— Аня, доброе утро, это Королев.

Заметив, что юрист оборачивается на его голос, Михаил отвернулся к иллюминатору.

— Здравствуйте, Михаил Юрьевич…  — сонно пролепетала девушка, — что случилось?

— Я забыл предупредить тебя вчера — я улетел из города. Если ты собиралась подъехать для отчета, перенеси на будни.

— Хорошо.

Возникла пауза. Михаил хотел удержать ее на связи и не знал чем.

— Это все? — спросила Анна.

— Да, Аня. Хорошего дня.

— Спасибо, вам тоже.

Глубоко вздохнув, Михаил поднялся и потянулся.

— Миша, а это правда, что у вас нет ни одного имплантата, кроме паспортного чипа? На людях вы всегда используете иночи и голосом обращаетесь к вашей Вике.

— На это тоже делают ставки в «Вопросах LPI»?

Женщина искренне рассмеялась. Отсмеявшись же, она поняла, что встречный вопрос был ответом и большего ждать не следует.

* * *

Прилет Михаила на Песок-2 не был чем-то из ряда вон выходящим, президент обязательно посещал каждую из станций хоть раз в сезон. Взволнованный спор в кабинете директора был вызван вовсе не фактом прилета Михаила, но истинных причин у Рудольфа Викторовича выведать не получалось.

— Ну, дядя Рудик, ну в чем проблема?! Ну, блин!

— Лиза, в пятый раз! Михаил Юрьевич не любит, когда его встречают. И в десятый раз, не называй меня на рабочем месте дядей! Выгоню на хрен! И никаких «блин»!

— Ну, дядя Рудик, ну пожалуйста!

— У тебя работы мало? Я тебе найду, чем заняться!

— Ну, всегда так…

Девушка обиженно отвернулась, но за окном послышался стремительно приближающийся гул и, кинув взгляд на дядю, она широко улыбнулась и выбежала из кабинета.

— Лиза, не смей! — крикнул Рудольф Викторович вслед помощнице.

Вытерев лоб влажной салфеткой, директор взглянул в окно и вызвал на экран изображение с камеры на посадочной площадке.

У Лизы было множество претензий к прилетевшему на станцию человеку. Она смирилась с тем, что дядя не взял ее с собой в Москву на День рождения компании, но теперь упускать своего шанса не собиралась. Она была настроена решительно, поднимаясь в лифте на посадочную площадку.

Когда створки лифта открылись, Лиза уверенно прошла вперед, но замерла перед прозрачным экраном дверных створок. Показалось, что она видит рекламный ролик. Это могла быть реклама средств для укладки волос, по уходу за кожей или зубной пасты, сигарет, какого-нибудь дорогого алкоголя или парфюма, одежды для деловых людей, часов, электронных девайсов…  это была реклама образа жизни, красоты, богатства, успеха и здоровья. Она увидела живую рекламу и замерла, раскрыв рот и не смея оторвать взгляд от пары, идущей в ее сторону от самолета за спинами. Стройность яркой, зрелой и ухоженной блондинки с аккуратно уложенными волосами и маленьким кофром в руке подчеркивал идеально сидящий бледно-розовый костюм. Она искренне смеялась, прикрывая глаза от солнца ладошкой и отвечая что-то мужчине рядом.

Оторвав восхищенный и завистливый взгляд от женщины, Лиза вгляделась в президента холдинга. Она видела его миллион раз, но ни один из них не был вживую. Она знала, что президент умеет улыбаться и даже смеяться, но никогда бы не предположила, что сразу и бесповоротно влюбится в эту улыбку и этот смех. Она помнила, что он довольно привлекателен и даже в мыслях не было, что в рекламе Найк, на самом деле, могло быть отснято тело другого человека. Но сейчас, глядя на стремительно и легко приближающегося мужчину, девушка прикоснулась к груди, где ошалело заколотилось сердце.

Она собиралась высказать претензии бездушному рабовладельцу, не способному на чувства, холодному и расчетливому капиталисту, единственной радостью в жизни которого (по его собственным словам в недавно пересматриваемой записи) является успех его копании. Она думала, что встретит хоть и симпатичного, но робота, бесчувственного монстра, не имеющего представлений о морали и человеческих ценностях. Она была готова столкнуться с тираном и собственником, и внутренний голос в эти минуты все еще шептал ей: ведь одно не исключает другого, Лиза. Но девушка почувствовала слабость и беспомощность от предательства всего, во что верила. Если олицетворением зла и несправедливости может быть этот мужчина, то кто же тогда способен олицетворять добро и справедливость?