донесшимся из христианских храмов, недавно выстроенных ромейской общиной из крепких сосновых бревен.

– Сегодня похороны Аскольда, – обернувшись, пояснил человек Харинтия – смуглый светлобородый мужик с тяжелым, видно, много чего нехорошего повидавшим взглядом.

– Хоронят Хаскульда, а в колокола бьют поклонники распятого бога… – недоверчиво покачал головой Снорри. – Умерший конунг что, был одним из них?

– Да, два года назад князь Аскольд принял христианство. Из Царьграда специально для этого был отправлен епископ. Тогда же, говорят, крестился и Дир.

– Дир?! – Хельги едва не охнул. – Что-то не видал я у него на шее креста!

Миновав шумящий Подол, они свернули к Горе, – там, за Перуновым капищем, и находилась обширная усадьба Харинтия Гуся. Осторожно пройдя задами, постучали в небольшую калитку. Раскидистые ивы шумели за частоколом, и лучи выбравшегося из-за облака солнца ярко освещали высокие хоромы купца.

Харинтий Гусь принял ярла радушно. Низко поклонившись, кивнул на крыльцо:

– Потрапезничаем отдельно от всех, князь. Заодно и поговорим…

Обед был шикарным, по-византийски изысканным. Тушенные в белом вине ребра барашка, жареные перепела, рыба в грибном соусе, горошек, огурцы в меду, жаворонки в молоке, сдобренном шафраном, даже паштет из соловьиных язычков. Пожалуй, никто еще так не едал в Киеве! А вино? Красное – цвета крови, терпкое, кисло-сладкое на вкус, белое – игристое, веселящее, такое, что, попробовав, никак не захочется оторваться; стоялые меды, квас, пиво…

Обо всем переговорили с Харинтием: и о том, что тревожило киевских именитых купцов, и о заботах более мелкой торговой теребени, о тайных мыслях простых киевлян и о надеждах дружины.

Картина складывалась непростая, даже, может быть, сложнее, чем в Новгороде, где было гораздо меньше алчущих власти группировок. Опирающийся на страх Дир устраивал, пожалуй, не столь и многих. Ну, высшее жречество – облакогонителей, вообще волхвов – собственно, на них он и опирался, плюс часть бояр, довольно значительную, коих друид поддерживал надеждами на скорое закабаление смердов – об этом уже открыто говорилось на торжищах и у пристаней, что, конечно, не могло не вызвать ответной ненависти самих смердов, коим уж очень не хотелось превратиться в зависимых закупов и рядовичей, а то и вообще – в челядь. Дирмунда, похоже, эта сторона проблемы не волновала нисколько – кто когда брал в расчет сиволапых мужиков, быдло? Другое дело – дружина, профессиональные воины. Старшая дружина – бояре – имела людишек и земли, младшая же – «детские», «отроки», «гриди» – кормилась милостью князя и, как манны небесной, жаждала успешных военных походов. В общем, все было как в Новгороде, только в больших масштабах. И еще одно – дружинники, особенно младшая дружина, были очень недовольны действиями Дира в последнем походе. Если бы не славный князь Олег Вещий – не было бы у них ни богатства, ни чести.

Жаль, хороший был князь, удачливый и хитроковарный, вот бы и киевлянам такого!

– Дир уже считает себя единовластным хозяином Киева, – нехорошо усмехнулся Харинтий. Черные волосы его рассыпались по плечам, круглое, обрамленное недавно подстриженной по ромейской моде бородкой лицо покраснело не столько от выпитого, сколько от разговора.

– Пойми, князь, – азартно шептал купец. – Я говорю с тобой не только от себя, но и от лица всех именитых гостей, связанных с заморской торговлей. Нам не так нужны походы, как гридям, лишь бы заставить императора ромеев вести дела по чести, а ведь это вполне можно сделать. Вот что должно быть истинной целью военных походов, а не какая-то там дань… – Харинтий презрительно скривился. – Однако Дир не считает нас за людей, опирается только на знатных, да на это шелудивое отродье – волхвов, бездельников, умеющих только дурить упившихся брагою смердов. До чего дошло: он, Дир, уже обложил всех богатейших купцов данью на свои нужды. Мы дали часть, как не дать? Но ты прими с уважением, не криви рожу… И раз мы даем серебро, то должны иметь и соответствующее положение, и уважение тоже. А тут… Вот что, князь, мы не хотим, чтобы так продолжалось дальше!

– Не понял. – Поставив на стол увесистый серебряный кубок, Хельги вскинул взгляд на купца. – Вы что же, хотите видеть киевским князем меня?

– А чем ты хуже Дира? – Умные глаза купца, казалось, буравили молодого варяжского ярла. – Ты уже владеешь Новгородом и Ладогой, владей теперь и Киевом… И везде должен быть строгий порядок и законы, кои бы исполняли все… как в Ладоге. Мне рассказывали, как было там до тебя и как стало… Что ты так смотришь на меня, князь! Принимай предложение, иначе…

– Иначе что?

– Иначе будет страшная бойня! Пойми, ты устраиваешь всех… ну, почти всех, и – что сейчас главное – дружину!

– Что ж, – пробормотал Хельги, – в придачу ко всему стать еще и киевским князем? Это совсем неплохо, по крайней мере друиду придется навсегда расстаться со своей черной мечтой.

– Что ты сказал, князь?

– Я согласен! Но чтобы взять власть, нужно подготовить людей. Думаю, на это у киевских купцов серебра хватит?

Харинтий покачал головой:

– Серебро-то есть – нет времени! Завтра в полдень собирается вече. Старцы градские, людины, воины, смерды… Впрочем, кто надо, к тому времени уже будет о тебе знать. Возможно, не все пойдет гладко и придется сражаться.

– Я викинг, – усмехнулся Хельги. – Варяг, как вы называете нас. А для уха викинга нет ничего слаще музыки битвы! Может быть, мы и проиграем, да зато повеселимся напоследок, как никто никогда не веселился. Выпьем же, и да помогут нам боги – Один и Перун, Велес и Тор, Бальдр и Даждьбог, Мокошь и Фрейя!

– И Святая Дева Мария! – мелко перекрестился Харинтий.

Назавтра, к полудню, над Киевом собрались тучи. Черно-синие, набухшие влагой, они медленно, но неуклонно затягивали небо, повиснув над высокими стенами детинца. На Подоле, на широкой площади, плескалось, перехлестываясь через край, буйное людское море. Впереди, на почетных местах, толпились бояре в шитых золотом плащах и круглых собольих шапках, рядом с ними – седобородые волхвы с посеребренными посохами, чуть дальше – дружинники в сверкающих шлемах, а уж за ними все прочие – купцы, посадские люди, смерды… пока еще свободные смерды.

На помосте, затянутом алым бархатом, стояло золоченое кресло с высокой спинкой, сработанное киевскими мастерами на манер знаменитого трона ромейского императора-базилевса. Напротив помоста, на широкой площадке, окруженной сдерживающими натиск толпы дружинниками в кольчугах, поверх перекрещивающихся копий лежал червленый миндалевидный щит с плоским умбоном. Лежал и ждал своего часа…

– Князь! Князь! – закричали вдруг все, увидев, как из воротной башни детинца в окружении слуг выехал на белом коне Дир,