class="p1">— Ты же у мертвого брал образцы, — сказал я. — С кого она собиралась баблосики трясти?

Федор прищурился внимательно.

— Это же шутка, Витя. Шутка. Ты чего такой серьезный?!

Федор ткнул в плечо.

Пока я сидел на почте и читал письмо, он ждал.

— Хотя, может, ты и прав… Хочу тебе рассказать… Короче, у меня имелись подозрения, и я… ну так, на всякий случай… Отправил материалы, ну и… Это он.

— Что значит… он? Кто?

— Он. Помнишь ту кепку? — Федор потрогал голову. — Кепку, которую тогда нашли в лесу?

— «Куба», — сказал я.

— Да, «Куба». На ней кровь еще. Чья, выяснить тогда не удалось, но анализ провели, все как полагается. А вчера мне человечек позвонил и сказал, что совпадение есть. Так что мы его нашли.

— А кепка…

— Кепка не сохранилась, но результаты-то в базе. На кепке кровь Хазина, никаких сомнений.

Хазин.

— Это Хазин, — повторил Федор. — Хазин, все указывает на него. Вот так бывает.

Я слушал.

— А я еще тогда на него подумал. Больно уж мутный тип этот Хазин, хитросделанный.

— А зачем…

— Хвосты рубить, — объяснил Федор перед тем, как я успел договорить. — Узнал, что вы с Ромиком приезжаете, и сам тут же примчался. Заколотился. Мне, кстати, Глашка в больнице рассказала — он ведь и на вас наезжал.

— Да как наезжал, поговорили… Как старые друзья. Вот как мы с тобой…

— Старые друзья, да, — Федор покивал. — Вы радуйтесь, что живы остались, друзья. Он с вами не поговорить приезжал, он вас зажмурить приезжал. Ты спрашивал про дело? Дело будут возобновлять по вновь открывшимся. Подозреваемый есть… правда, мертвый. Но лучше мертвый, чем никакой.

Федор улыбнулся собственной шутке.

— Да, этот ваш Хазин наворотил тогда… На бутылке с поджога лечебницы тоже его пальцы, я тебе говорил?

Хазин сжег грязелечебницу, Хазин сжег каретный сарай, убил Жубарку. Хазин.

— А он тебе, кажется, корешок был?

Федор сощурился.

— Ну да, помню, вы же везде ходили…

Полковник счастлив.

— Я по этому поводу еще хочу тебе сказать, Витя, — Федор стал окончательно серьезен. — Предупредить по старой памяти.

— Предупреждай.

— Ты в сторонку-то отойди.

— В какую? — не понял я.

— В постороннюю. Сам посуди, Витя, зачем тебе эта сучонка? Чего ты за нее цепляешься? Отступись, Витя, отступись и радуйся жизни…

— Какая сучонка? — спросил я.

— Да библиотекарша эта. На фига? Бери лучше Зинку. Знаешь, как у нас в Чагинске говорят? На Зинку вскочишь, Аглашки не захочешь!

Полковник еще раз рассмеялся. Смешно полковнику. Опять меня затошнило. Хотя нет, другое, не затошнило, тошнило меня вчера, сейчас… В животе гадость. Колючая дрянь. От которой не увернуться. Не отлежаться и водой не отпиться.

Я перестал от нее уворачиваться давно, наверное, тридцать лет назад. При встрече с очередным упырем слушаешь, хочется не слушать, но он бухтит, бухтит, перекатывая пятнистым языком свои вечерние мерзости, а ты уже так к этому привык, что не замечаешь. И сам умеешь. Ничуть не хуже умеешь и при встрече передаешь эти гадости дальше, потому что если не передавать, то они остаются с тобой, начинают давить. Тебе воображается, что ты воняешь, и ты в итоге начинаешь вонять — сколько ни мойся, все равно воняешь, сколько ни чисти зубы, поэст Уланов гений, гений транслирует дрянь вокруг и тем спасается.

— Не хочешь Зинку, мы тебе другую найдем, — пообещал Федор. — Альбинку… или Маринку, какую хочешь, тут можно ведро набрать за десятку… На хрена тебе эта чиканутая…

Договорить он не успел, я ударил. Хотел в нос, но Федор, разумеется, легко увернулся, а затем вырвал у меня велосипед. Я остался балансировать на одной ноге. Банка тушенки упала в пыль.

— Не, ну как хочешь, — сказал Федор. — Дело хозяйское…

Я попробовал еще раз. Федор уклонился, я упал в пыль и гравий улицы Пионерской. Федор не удержался и пнул меня в живот.

— Баран, — брезгливо выдохнул он.

Попал в нужное место, получилось больно. Добавил в лицо. Тоже больно. Фонарь неизбежен.

— Дебил… — Федор снисходительно покачал головой. — Дебил, Витя, и не исправляешься…

Он схватил велосипед и зашвырнул его на крышу дощатого гаража. Не достать.

— Подумай, Витенька, — посоветовал Федор. — Подумай хорошенько, пока время есть. И отползай. Отползай, ты же в этом деле мастер…

Чагинск, девять тысяч, не считая калек и углежогов. Зизи, Чучело, Полковник Жо. Я все-таки поднялся и спросил:

— А может, тебе стоит задуматься?

Федор приблизился. Вплотную. Почти на ноги наступил, пахло от него порохом, запускали фейерверки.

— Смешной Петрушка, — сказал Федор. — Смелый Петрушка…

Пахло мертвым хорьком.

— Зачем эти понты, Витя? Поиграли — и хватит. За тобой нет никого, Витя! Нет никого, пустота, я знаю.

Федор дунул за мое плечо.

— А за тобой кто? — спросил я.

Глаза у Федора красные. Не выспался. Как и я.

— За тобой кто?

На это Федор не ответил. Он сказал про другое.

— Раньше ты поумнее был, Витенька. Поумнее… А в этот раз сучка не соскочит, ты уж мне поверь… Пока.

Спрятал руки в карманы и зашагал к машине, насвистывал. Сволочь. Хуже. Хазин. Все сделал Хазин. Убил Костю Лапшина, убил Максима Куприянова. Сжег грязелечебницу и бежал, вернулся, пытаясь замести следы, был разбит апоплексическим ударом, похоронен бесславно, место неизвестно.

Я припрыгал к гаражу, прислонился к ржавым железным воротам. Федор уехал. Я остался на Пионерской один. Забраться на гараж вряд ли получится, велосипед не достать, вариантов немного. Попробовать добраться до дома. Кидаться камнями в окна, чтобы вышли и помогли достать велосипед. Кричать. Хрен вам.

Я выломал из стены гаража доску, приспособил под мышку, попробовал ходить. Получалось. Торец доски резал кожу, а так ничего, похромал. По Пионерской, направо на Водопроводную, через парк. За великом потом отправлю Романа, он достанет.

В парке остановился. Устал. Здесь тень и воздух, эстрада, хвоя, ее стало еще больше, сосны осыпались, радон. Достал письмо.

В письме что-то не так.

Я устроился напротив эстрады на скамейке. Я уже сидел на этой скамейке. Я сидел на этой скамейке сотни, сотни раз.

Привет, Виктор.

Привет.

Перечитал два раза. Ничего. Понял на третий, в третий раз я не читал, перебирал листы, переворачивал. Потом увидел.

В правой нижней части второго листа, рядом с буквой «р». Короткий красный прочерк, словно кто-то расписывал новенький стержень.

Все.

Наверное, я этого ждал. То есть боялся. Твоя сучка никуда не денется. Не будь дураком, Витя, шаг назад и разворот.

Я спрятал листы.

Хазин сжег грязелечебницу. И кровь Хазина была на бейсболке. Это легко проверить. Я могу легко взять бейсболку, взять материалы Хазина, добытые в