По мере того как продолжалась травля, свет дня угас и небо подготовилось должным образом к приходу звезд. И вот появились одна-две звезды, и над ручьями заклубился туман и окутал поля белой пеленою – теперь охотник и его псы не разглядели бы единорога, окажись он прямо перед ними. Даже деревья, казалось, уснули. Орион и гончие миновали по пути несколько одиноких хижин под сенью вязов: тисовые изгороди отгораживали хижины от тех, кто блуждал в полях. Этих обителей Орион никогда прежде не видел и ведать о них не ведал до тех пор, пока единорог, что скакал, не разбирая дороги, не привел охотника к их порогам. Хуторские собаки залаяли вслед чужакам и лаяли еще долго, ибо колдовской запах в воздухе, стремительный бег и перекличка своры подсказали им, что происходит нечто странное; сперва псы лаяли, потому что тоже хотели бы поучаствовать в происходящем (что бы это ни было), а после – чтобы упредить хозяев: происходит нечто странное. Долго лаяли псы в тот вечер.

Раз, когда миновали они на пути своем маленькую хижину в зарослях терновника, дверь внезапно распахнулась и на пороге застыла женщина, изумленно глядя вслед пробегающим. Ей, скорее всего, удалось рассмотреть только серые тени, но Орион на бегу увидел дом в зареве огней: яркий свет струился из окон на мороз. Уютное тепло взбодрило юношу, охотно отдохнул бы он в этом крохотном обжитом оазисе среди пустынных полей, однако гончие помчались дальше, и Орион последовал за ними; и обитатели хижин услышали удаляющийся лай, словно голоса труб, что эхом гаснут среди далеких холмов.

Лис заслышал приближение своры и замер неподвижно, и прислушался: в первое мгновение зверь не мог понять, в чем дело. Затем лис учуял единорога, и все стало ему ясно: колдовской привкус подсказал обитателю лесов, что это – гость из Эльфландии.

Но когда запах этот почуяли овцы, они пришли в ужас и помчались прочь, сбившись в кучу, и бежали, пока достало сил.

Коровы, вздрогнув, пробудились ото сна, отрешенно поглядели вокруг и подивились; но единорог промчался сквозь стадо и ускакал прочь; так напоенный розами ветер, что, покинув сады долин, заплутал среди городских улиц, проносится сквозь шумный поток машин – и исчезает.

Очень скоро звезды – все, сколько их есть, – уже глядели вниз на безмолвные поля, где продолжалась ликующая травля: росчерк неистовой жизни, рассекающий безмолвие и сон. Хотя взгляд преследователей по-прежнему не мог различить далеко оторвавшегося единорога, зверь более не выигрывал время у каждой изгороди. Ибо поначалу он замедлял бег перед плетнями не более, чем замедляет полет птица, пролетая сквозь облако, в то время как могучие гончие с трудом продирались сквозь лаз, что удавалось отыскать, либо ложились на бок и, извиваясь всем телом, протискивались между стволов. Но теперь единорогу становилось все труднее собраться с силами у каждой изгороди, порою он задевал за верхний ее край и спотыкался. Бежал он уже не так быстро; ибо ни один единорог не проделывал еще такого путешествия в неподвижном покое Эльфландии. И что-то подсказало усталым гончим, что они близки к цели. И псы залаяли с новой радостью.

Они миновали еще несколько темных изгородей, а потом перед ними встала черная стена леса. Когда единорог вступил под его сень, лай собак уже доносился до зверя весьма отчетливо. Два лиса приметили медленно бредущего единорога и затрусили рядом – поглядеть, что станется с загнанным магическим существом, гостем из Эльфландии. Лисы бежали по обе стороны от единорога, приноравливаясь к его нескорому шагу и не сводя со зверя глаз; они не боялись собак, хотя слышали лай, ибо знали – тот, кто идет по колдовскому следу, никогда не свернет в сторону ради земной твари. Единорог с трудом продирался сквозь чащу; лисы, не отставая, с любопытством следили за ним.

Но вот под сень леса ворвались гончие, и лай их отозвался звонким эхом в кронах огромных дубов. Орион не отставал от своры, – может быть, выносливости и проворству юноша научился в наших полях, а может быть, то сказывалось наследие Эльфландии. В лесу царил непроглядный мрак, однако охотник следовал на лай своих псов, а гончим зрение было и вовсе ни к чему, ибо их вел дивный запах. Это не походило на охоту за лисой или оленем; ибо другая лиса может перебежать дорогу первой; олень может промчаться на пути своем сквозь стадо оленей и оленух; даже несколько овец могут сбить гончих с толку, оказавшись у них на дороге; но в ту ночь других волшебных существ в наших полях не наблюдалось, и ни с чем невозможно было спутать след единорога в земной траве: горячий и острый привкус колдовских чар среди обыденного и повседневного. Гончие прогнали единорога через весь лес, ни разу не сбившись, а затем в долину, – два лиса по-прежнему не отставали и не сводили глаз с жертвы. Единорог осторожно переступал копытами, сбегая вниз по холму, словно на спуске вес зверя отзывался в ногах болью, однако мчался он столь же быстро, как гончие; затем единорог пронесся чуть вперед по дну долины и свернул налево, как только оказался у подножия холма; но тогда расстояние между ним и гончими сократилось еще больше, и он направился к противоположному склону. Теперь было ясно видно, сколь измучен единорог, – а все дикие твари скрывают усталость до последнего; каждый шаг давался зверю с трудом, словно ноги его с трудом несли тяжелое тело. И вот с противоположного склона Орион увидел добычу.

Охота на единорога

Когда единорог достиг вершины, гончие были уже совсем рядом; зверь вдруг проворно развернулся, описав огромным рогом полукруг в воздухе, и встал перед псами с угрожающим видом. Псы с лаем запрыгали вокруг него, но рог двигался с таким стремительным изяществом, что гончим так и не удалось вцепиться в жертву; собаки отлично знали смерть в лицо, и, хотя им не терпелось броситься на добычу, они отпрыгнули от сверкающего рога. Тут подоспел Орион с луком, но стрелять не стал, – может быть, потому, что трудно было направить стрелу так, чтобы не задеть собак, а может быть, в силу того убеждения, что все мы разделяем сегодня и что для нас не ново, – убеждения, что по отношению к единорогу это неблагородно. Вместо того Орион извлек из ножен фамильный меч, что всегда носил при себе, прошел сквозь строй гончих и вступил в поединок со смертоносным рогом. Единорог выгнул шею; рог блеснул Ориону в глаза; и хотя зверь был порядком измучен, в мускулистой шее оставалось еще довольно сил, чтобы точно направить удар; Ориону с трудом удалось отразить нападение. Охотник сделал выпад, целя единорогу в горло, но гигантский рог с легкостью отвел лезвие в сторону и снова устремился вперед. И опять Орион отбил удар, вложив в руку всю свою силу, и отбил буквально-таки в дюйме от груди. Юноша снова атаковал, метя в горло, и снова единорог парировал удар меча – парировал почти что презрительно. Снова и снова бил единорог, целя Ориону прямо в сердце; огромный белый зверь наступал, тесня Ориона назад. Единорог изящно наклонял шею: эта белая арка, дуга железных мускулов, направляющая смертоносный рог, уже утомила руку Ориона. Юноша снова сделал выпад и промахнулся; он увидел, как глаза единорога злобно вспыхнули в звездном свете, он увидел прямо перед собою страшный изгиб ослепительно-белой шеи, он знал, что более не сможет выстоять; но в этот миг одна из гончих вцепилась зверю в правую лопатку. Почти тотчас же на единорога прыгнули и остальные псы, каждый – точно наметив цель, несмотря на то что со стороны собаки напоминали беспорядочно мятущуюся толпу. Орион более не нападал, ибо слишком много гончих одновременно оказались между ним и глоткой его недруга. Единорог издал ужасный стон: подобных звуков в ведомых нам полях еще не доводилось слышать; а потом все смолкло, кроме глухого урчания псов, что рычали над удивительной тушей, барахтаясь в легендарной крови.