Отто: Я не понял, о чем он говорит, но у меня было такое ощущение, что лучше не спрашивать.

На улице Новолипки они купили у какого-то парня две набитые махоркой цигарки, нашли свободную скамейку и сели.

Отто: Улица кишела людьми. Множество стариков, мужчин, женщин и даже детей двигались во всех направлениях, но при этом было поразительно тихо. Если бы вы захотели позвать своего приятеля, показавшегося в конце улицы, достаточно было шепотом произнести его имя. Мой новый знакомый жадно затягивался, но, когда от сигаретки осталась половина, затушил ее, надавив на огонек двумя пальцами, и оставил висеть прилипшей к верхней губе. Только тогда я позволил себе наконец заговорить с ним и был весьма рад, что он тотчас проявил ко мне доверие и не испугался меня.

Вассерман:

— По правде говоря, герр Найгель, нужно заметить, что господин Мунин был как раз весьма подозрителен и осторожен, поскольку в те дни небывало умножились среди нас доносители и провокаторы, про коих справедливо сказано: от чьих милостей кормятся, на тех и клевещут. Но едва Отто начал беседовать с Муниным, тотчас отказался еврей от всех подозрений, и обычных для него умничаний и хитростей, и от всей своей грубости, ведь, как он сам признался…

Мунин: Ведь пока не встретил я Отто, ни разу не отважился беседовать столь откровенно с посторонним человеком о моих… Об этих моих искусствах. Ладно, кто вообще, кроме Отто, понял, что это искусство? И правда, целая река слов хлынула из меня там на лавочке на Новолипках — потоп, наводнение! Это даже немного напугало меня, как будто имеется, не дай Бог, у этого маленького поляка волшебная власть над моей душой — неодолимая сила притяжения, ой-ой-ой!..

Отто: А ведь я тотчас влюбился в тебя! Как я был счастлив, что встретил тебя там в это утро!

Господин Маркус: Вы видите? Просить Отто описать кого-то — заведомо пропащее дело. Все равно что попросить фонарь сообщить вам, что он видит. Он, конечно, скажет: «Все залито светом».

При той же первой встрече Мунин показал Отто карту, которую хранил в кармане в коричневом рассыпающемся от ветхости конверте. Карта была главной тайной и главным сокровищем Мунина, и он представил ее Отто со священным трепетом. На ней было изображено еврейское гетто Варшавы, покрытое странными значками, сотнями крохотных звезд Давида, разбросанных в беспорядке по разным кварталам. Отто предположил, что это уникальная секретная карта тайных еврейских складов оружия на территории гетто.

Мунин не прекращал говорить ни на минуту, и Отто зачарованно глядел на его потухшую сигарету, которая жила собственной жизнью, прилепившись к верхней губе. Вдруг еврей замолчал, подозрительно и почти не меняя положения головы огляделся по сторонам и прошептал Отто на ухо:

— Здесь они все умирают…

И тут же отстранился, отодвинулся на самый краешек скамейки и решительно захлопнул рот. Следует отметить, что Отто тотчас догадался, что Мунин имеет в виду не только евреев, заключенных в гетто. Просидев так несколько минут, Мунин снова осторожно приблизился к терпеливо дожидавшемуся продолжения Отто и, как настоящий заговорщик, сообщил ему, что он-то знает, как выбраться отсюда.

Мунин: Имеющий глаза да узрит, пане! Сыны пламени вознесутся ввысь, и я выйду отсюда! Да, выйду! Весь мир услышит обо этом. Даже братья Райт не смели мечтать о таком средстве. И братья Монгольфье, которые придумали аэростат, этот удивительный воздушный шар, и даже Дедал и Икар, созданные гением этих злодеев греков, осквернителей нашего Храма! Господин уже не мог не заметить, что я большой знаток во всех этих вопросах. Ни единой книги не выпустил я из рук, не проштудировав тщательно и не усвоив.

Отто, очарованный этой смесью учености и невежества, дерзости и духовности, тут же предложил Мунину идти к нему в зоосад работать. Мунин удивленно поглядел на него, раззявил свой беззубый рот и прохрипел:

— Ой, что вы! Всю жизнь, пане, я буквально мечтал убирать каки за львом.

Они пожали друг другу руки в знак заключения договора и уже собирались расстаться, когда деликатный Отто решился все-таки поинтересоваться значением числа, которое Мунин назвал у ворот тюрьмы. Еврей поглядел на него в великом удивлении и даже с некоторым разочарованием, потому что был уверен, что Отто и сам давно все понял. Потом лицо его начало расплываться в улыбке…

Отто: Это была такая широкая улыбка, что буквально торчала с двух сторон его физиономии.

…расплываться в улыбке, и Мунин в простоте душевной объяснил, что не что иное это, как тысяча сто двадцать шесть половых актов, а если определить точнее — ну… То, что у гоев называется оргазмами.

— Да, а ты что подумал?

Отто покраснел до корней волос, уставился на свои башмаки, потом закатил глаза к небу и под конец отважился еле слышно спросить:

— Неужто действительно господин Мунин переспал с таким великим числом женщин?

Мунин вновь взорвался своим мерзким смехом и воскликнул:

— Ха, соития! Совокупления! И чего ты достигнешь этим? Ведь уже указал мудрец, ну, забыл я теперь его имя… А, да!.. Наставляет нас рав Дов Бер из Межерича, что всякий вид вожделения следует благословить и обратить в святость. Как говорится, авода бе-гашмиют, служение Господу посредством материального, путем освящения повседневных актов. Высвобождение искр! Ведь и низкую дурную любовь способно сердце превратить в любовь к Творцу, чтобы не восхотел человек рассыпать искры чуждого совратительного огня, а одному только Богу посвящал плоды усилий своих. Да, разумеется. Познавать женщин может любой дурак. Недаром сказано: каждый, у кого хоть капельку имеется чего-то там в голове. Да, в этом деле несомненно так — любой и каждый, но я, господин, обуздал свою похоть и удержался!

Затем и доктор Фрид имел счастье повстречаться с Муниным. Это произошло тогда, когда он, удрученный всем происходящим, стоял возле окна в конторе Отто (см. статью сердце, возрождение «Сынов сердца») и вдруг узрел странного минотавра, передняя половина которого представляла собой густобородую овцу, а задняя соответствовала нижней части человеческой фигуры. Таинственное создание с трудом преодолевало расстояние между двумя краями аллеи. Фрид поспешил за ним, хромая и опираясь на палку, исполненный не вполне еще осознанного гнева, обогнул бассейн, в котором проживал крокодил, пересек узкую, еле приметную из-за буйно разросшихся сорняков тропинку и едва не столкнулся с неведомым ужасным существом. Мунин первым пришел в себя, поднялся с травы и принялся застегивать штаны, под которыми, как померещилось Фриду, помещалось нечто вроде птичьей клетки, сооруженной из хитро прилаженных друг к другу полосок материи, ремней и пряжек. Крупная овца, воспользовавшись неожиданным освобождением, удрала своей дорогой с горестным блеяньем.

Мунин: Великое разочарование слышится мне в ее голосе!

А Фрид, изрыгающий огонь и дым, с трудом удержавшись на ногах, выбросил, как гневный пророк, вперед руку и потребовал объяснений.

— Что тут объяснять? — возмутился Мунин. — Нужно спешить! — Но все-таки прибавил в свое оправдание: — День короток, пан доктор, а работы непочатый край, и, как тебе известно, нет тут женщин, кроме госпожи Ханы (см. статью Цитрин, Хана), которая только Божья, ну, и супруги самого пана доктора — Паулы, которая, я полагаю, целиком принадлежит вашей милости.