ИЗ ПРОТОКОЛА ОПРОСА:

«1922 года Мая 12 дня пос. Мухор-Кондуй Беклемишевской волости. Я, Пом. Н-ка Уездной Милиции Васильев по сему делу опрашивал гр. КОЗЕР Станислава Францевича, 32 лет, из мещан Варшавской губ., чл. РКП(б), холост, окончил ремесленное училище, прож. Чита-I, Татарская ул., дом Гучева, № 13, служащий правительственных учреждений.

… Во вторник вечером решили ехать обратно, а Мациевский и Гребнев предлагали остаться до субботы, так как охота идет удачно, но мы не согласились. В среду утром запрягли коня, чтобы ехать домой. Тогда Мациевский и Гребнев заявили, что так как мы уезжаем, они поедут на озеро Цынтур, а мы поехали в город.

Когда мы доехали до 44-й версты, то остановились. Там протекает как раз речка Монгой. Я предложил Анохину и Крылову: приготовьте и попейте чаю, а я пойду еще немного пострелять. Я убил одну утку и вернулся обратно. Они уже чаю попили. Попив чаю, я запряг лошадь, и мы выехали на тракт. Оружие у нас все было спрятано под сеном, только у Крылова была карабинка за плечом, и возле меня лежало мое ружье, а у Анохина был маузер, заряженный десятью патронами. По дороге мы встречали крестьян, но никто нам абсолютно ничего не говорил.

Когда доехали до 33-й версты, то я сидел за кучера, Крылов сидел с левой стороны, Анохин – с правой, откуда в нас потом стреляли. Ехали мы шагом, и никто ни о чем не думал. Вдруг в один голос раздался крик: „Стой!“ Мы оглянулись и увидели трех мужчин с винтовками на прицел. Лица у них были обвязаны белыми платками с прорезом для глаз. На всех были серые полушубки, этого же цвета брюки и сапоги, уже вытертые, нечищеные.

Как только крикнули „Стой!“, одновременно раздался залп из трех винтовок, мы все свалились по левую сторону телеги, а конь остановился. Анохин упал среди нас и не шевелился, очевидно, был мертв, а Крылов снял с себя карабинчик, а я стащил ружье… Крылов стал с колеса целиться в них, а я стал – с облучка.

Тут раздался второй залп, вместе с выстрелом Крылова. После чего Крылов стал стонать и свалился на бок. В это же время я произвел выстрел из одного ствола в того, который целился в меня, и уже собирался вновь стрелять, но после моего выстрела конь рванул с места, побежал по тракту и вскоре свернул влево в лес. Я заметил, что тот, в которого я стрелял, упал в кусты. Или я его ранил, или же прятался. В это время я уже остался на чистом тракту.

Я тогда залег за Анохина и хотел из другого ствола стрелять в того, который, как я заметил, стоял за деревом и целился в меня из винтовки, тут снова раздались выстрелы, но, возможно, пули попадали в Анохина. Тогда я бросился влево, в лес, и тут раздались два выстрела, и я почувствовал, что ранен в ногу.

Я тогда стал бежать по лесу зигзагами. Отбежал шагов в тридцать и зацепил двухстволкой за куст и оставил ее там. Пробежав еще шагов двадцать, я задохся, тогда я с себя сбросил полушубок, пробежал так шагов пятьсот – шестьсот. Я подумал, что Крылов, наверное, ранен, и стал прислушиваться, будут ли его добивать, но никаких выстрелов не слыхал. Потом пошел дальше быстрым шагом приблизительно с версту. Когда мне стало тяжело, я снял ботинки, ноги обмотал портянками, завязал и побежал налево наискосок к ближайшему зимовью. Показался вскоре тракт, вижу, едет двое крестьян, один из них мальчишка лет 13. Они подъезжают против меня, я вышел, остановил и спросил, не видели они там убитых. Крестьянин ответил: да, видел. Когда крестьянин проезжал зимовье на 39-й версте, то на это зимовье я не хотел зайти, боясь, что тут могут быть связи с бандитами, а мальчишка слез и зашел туда. Сразу же выскочил крестьянин и закричал, чтоб я вернулся. Затем с мальчишкой из зимовья вышел еще один.

Подошел я к нему и спросил, что ему нужно. Он ответил, что сам ничего не видел, а вот мальчишка говорит, что там лежат двое убитых в сапогах и шубах, один в черной и другой в желтой шубе. Я спросил, кто здесь хозяин. Один, молодой, лет 23-х, ответил, что хозяин. Я попросил у них коня, чтобы съездить или в Читу, или в Красный Мыс известить милиции, но они ответили, что кони устали, но завтра, сказал молодой, указав на второго, вот этот едет в город, и мне, говорит, надо ехать за дровами. Поэтому лошади дать не могут.