Она слышала уже русскую пословицу: «С глаз прочь, из сердца вон»...

И сердце её сжималось мучительной тоской...

Уинг-Ти чувствовала себя одинокой. Для неё во всём мире не было человека, к которому она могла бы привязаться с такой любовью, какой привязываются только женщины к существу, вызывающему в них почтение и восторг.

Она так погрузилась в эти свои печальные думы, что совсем не замечала, как летело время.

Вот и Тянь-Цзинь...

Здесь Кочеровы должны были остановиться на несколько дней, дабы привести в порядок некоторые дела.

Словно совершенно повое, невиданное никогда, явилось перед их глазами, когда они вышли из вагона.

Тянь-цзиньский вокзал, бывший в течение месяца мишенью для китайских пушек, представлял ещё груды развалин, над которыми развевался русский флаг. От здания вокала уцелели только стены, но и на них везде видны были, словно не затянувшиеся раны и язвы, следы гранат и пожара. Небольшой домик в китайском стиле, был отведён под помещение для пассажиров-европейцев; тут же помещалось, и всё управление станции.

Много-много труда стоило русскому коменданту станции, поручику 11-го стрелкового полка Филичкину, хоть как-нибудь привести в порядок тянь-цзиньский вокзал. Чуть не целая армия косоглазых оборванных манз, из которых добрая половина недавно ещё была в числе боксёров, работала над сооружением того, что ещё недавно разрушалось их же руками. Манзы получали по гривеннику в день, рису вдоволь и помещение для ночлега. Вначале они бегали, и приходилось выводить их на работы под конвоем, но потом они вошли «во вкус», и приходилось силой прогонять с работы тех из них, которые оказывались лишними.

Русское имя эти рабочие благословляли... Плата за не особенно тяжёлый труд по тому времени казалась очень высокой.

Благодаря этому тянь-цзиньский вокзал приведён был в полный порядок.

Да и сам Тянь-Цзинь с тех пор, как установилось русское управление, стал быстро оправляться от недавнего погрома.

Быстро возвращались в него один за другим жители: китайцы, европейцы. Все они были уверены в своей относительной безопасности, ибо чувствовали, что главная власть сосредоточилась в падежных руках, притом в русских, которые не замарают себя наглым грабежом.

Однако следы погрома в «городе миллионеров» всюду ещё были заметны. Французская концессия, недавно состоявшая из тысячи населённых и благоустроенных зданий, была почти вся разрушена. Остальные концессии сохранились, хотя большинство зданий носило на себе следы снарядов. Китайская часть была разрушена вся до основания.

Кочеровы, прибыв в Тянь-Цзинь, остановились в уцелевшем отеле «Hastor House», И сразу же Василий Иванович пришёл в худое состояние духа.

— Помилуй, мать! — говорил он жене. — Это же дневной грабёж!

— А что такое? — спрашивала она.

— Комнатёнка-то у нас... повернуться негде, а за нее целых двадцать целковых требуют...

Цены на все в Тянь-Цзине установились колоссальные. Пока что открылись только две лавки: какого-то «братушки-словака», приехавшего сюда наживаться из Шанхая, и русского купца Кондакова. Коммерсанты положением воспользовались вполне. Пуд картофеля стоил 5 рублей, пуд масла 25 рублей, пуд стеариновых свечей — тоже...

Но всё-таки это ещё было так или иначе законно. Купцы везде купцы, а по спросу и цена. Но главным злом Тянь-Цзиня были грабежи и насилия отважных европейских воинов. Уж очень они теперь расхрабрились. До тех пор, пока «город миллионеров» не перешёл в русские руки и его приходилось брать с бою, европейцы были тише воды, ниже травы; когда же всякая опасность миновала, они стали храбры. В особенности отличались англичане, что отмечается всеми очевидцами.

Английские войска блистательно заявили себя только в грабежах и расправах. Они совершенно обезлюдили данный им для наблюдения участок (богатейшая торговая часть города и дворцы). Они его обчистили, и квартал опустел. Во дворце они не только забрали всё, в том числе великолепную коллекцию бронзы, но даже вынули из стен бронзовые доски с надписями. Каждый день в их посольстве производились открытые аукционы множества награбленных драгоценностей, шёлковых материй, костюмов, мехов и ковров. Всё это английские офицеры и солдаты целыми вагонами отправляли на родину, в свою великолепную Британию...

Да не посетует читатель на автора, если он позволит себе здесь небольшое отступление и коротко расскажет о том, как относились китайцы к русским. Этот вполне правдивый рассказ послужит лучшей иллюстрацией того, чем явились для Тянь-Цзиня простые русские люди...

Чем были там европейцы, читатель уже видел из предыдущего...

Между прочими своими обязанностями, русские в Тянь-Цзине несли и полицейскую службу. Как известно, всюду население посматривает на полицию косо и особенной дружбы с полицейскими агентами не водит. Между тем, в один из осенних дней прошлого года[93] многотысячная толпа китайцев, разодетая по-праздничному, важно и степенно направлялась ко дворцу бывшего вице-короля Ли-Хун-Чанга. Впереди толпы выступали выбранные ею старейшины и члены-депутаты. Перед ними четыре разодетых китайца несли громадный шёлковый платок, растянутый на деревянной раме. На этом платке были вышиты китайские иероглифы, составлявшие некое воззвание. Всякий встречный китаец, ознакомившись с содержанием, сейчас же примыкал к толпе.

Куда же направлялись эти люди?

К начальнику полиции русского участка Тянь-Цзиня поручику Пеневскому, сменявшемуся и уходившему из города. Эти люди шли благодарить его и нижних чинов 6-й и 7-й рот восточносибирского 10-го полка за всё выказанное ими великодушие к побеждённым и заботы об их безопасности и благосостоянии и в особенности за энергичную защиту китайских жителей Тянь-Цзиня от неистовств европейцев[94]... Пеневскому депутациями от жителей обоих берегов Пей-хо были поднесены благодарственные адреса, изображённые на громадном шёлковом платке красного цвета, окаймлённом пятью лентами — жёлтой (национальный цвет Китая), белой, синей и красной (цвета России) и чёрной (траурной), изображавшей скорбь народа по случаю разлуки его с русским начальником. Посередине платка было начертано: «Мир, тишина, блаженство Тянь-Цзиня», и на обороте тоже надпись: «Начальнику русского участка города Тянь-Цзиня поручику Пеневскому от благодарных, жителей»...

Что-то ничего не слышно о какой бы то ни было овации со стороны китайцев в адрес высокопросвещенных и гуманных европейцев!

Наоборот, рассказывается о проколотых в живот женщинах, о «комическом» ужасе на лицах стариков, которых ме пощадили после взятия Тянь-Цзиня, о сотнях «обезображенных» желтокожих, просивших и не получивших пощады, и т.д.[95]

Не удивительно после этого, что когда распространился слух, будто русские не долго останутся в Тянь-Цзине, один из китайских старшин, напуганный этим известием, на другой же день поспешил к переводчику при полиции с целью выпытать у него, насколько достоверны эти сведения, и когда последний успокоил его, то старейшина объяснил, что если русские оставят Тянь-Цзинь совсем и полиция перейдёт в руки другой нации, в особенности немцев, то китайцы должны будут бросить свои дома и переселиться в другое место.