Не должно быть так больно.

— О, — Миллуони хмурится. — Это печально.

— Королева Зимнего двора мне кое-что показала, — раз я начал, мне уже себя не остановить. — Хочу узнать, насколько это правда, а ещё увидеть всё от начала и до самого конца.

Миллуони серьёзнеет, как никогда. Глубокая складка пролегает меж его бровей, губы становятся жёсткими, и я даже вижу морщины, которые раньше не замечал и которые лучше любых слов говорят о настоящем возрасте ведьмака.

— Что-то мне подсказывает, что я тут очень даже при чём, да? — спрашивает он.

— Угу.

— Ясно. — Тон Миллуони становится холодным, ровным. Я понимаю: вот она, его рабочая сторона. — Я отговаривать тебя не стану, это не в моих правилах. Но учти — у всего есть своя цена.

Я чувствую на коже фантомные прикосновения чужих рук, и меня всего передёргивает вплоть до костей. Это замечает и Миллуони. К деловой серьёзности в его взгляде возвращается интерес.

— Что с тобой?

А я бы рад сказать. Хоть кому-нибудь! Но не могу.

Страшно.

Произнесу вслух — вдруг меня снова туда выбросит, да ещё и без возможности убраться прочь?

— Что ты хочешь? — спрашиваю я, с трудом справляясь с эмоциями.

Пальцы находят край стола и крепко в него вцепляются.

Миллуони кусает губы. Снова наполняет свой стакан порцией алкоголя и сразу её выпивает. Затем ещё одну. Что бы ни творилось у него в голове, оно явно очень его мучает.

— Как и многие, независимо от силы и расы, — протягивает Миллуони. — Предотвратить возможные ошибки. Я… я бросил Христофа, когда у него кроме меня больше никого не было, и, как ты знаешь, это привело к катастрофе в масштабах нескольких миров.

— Я не понимаю…

— Ты может и не видишь этого сейчас, но в тебе есть потенциал. Не очень хороший, Влас. Если быть честным — отвратительно плохой.

Я хмурюсь.

— Мне не нравится…

— Тогда подумай хорошенько, — снова перебивая, просит Миллуони. — Если тебе не нравится даже сама теория возможного, ты не захочешь узнать, что кое-что из этого уже случалось на практике.

— Я устал от лжи, — провожу ладонями по лицу. — Устал от того, что все вокруг считают, будто благие намерения хоть немного оправдывают сокрытие правды. Так что цена, каковой бы она не была, полагаю, того стоит. К тому же, заплатить больше, чем потребовала королева за наше освобождение, я всё равно уже не смогу.

— Если начинать с правды, то моё настоящее имя — Иезекииль. Эдзе — если коротко.

— Спасибо.

Миллуони, — точнее, Эдзе, — коротко кивает и отводит взгляд в сторону.

— Потом, когда узнаёшь всё и будешь меня ненавидеть, не забудь, что у меня всегда имеется смертельная магия в заднем кармане штанов, — сообщает он.

А когда снова на меня смотрит, несмотря на иронию, впервые не пользуется возможностью ухмыльнуться.

* * *

Я возвращаюсь в пещеру к пиратам с двумя огромными мешками, доверху набитыми едой и одеждой. Пираты налетают на «добычу», оплаченную Эдзе, не задавая лишних вопросов. Вытряхивают содержимое мешков. Первым делом в расход идёт еда. Одежда — после, когда пещера перестаёт наполняться звуками рвущихся бумажных пакетов и чавканьем.

Я стою и слежу за всем со стороны. Я уже сытый и переодевшийся. А ещё спокойный, каким не был, наверное, никогда. Теперь я знаю правду. Знаю, кто я есть на самом деле, и на что способен. Эдзе показал мне прошлое, которого не существует в мире, где мы находимся сейчас, но оно кажется мне даже более реальным, чем все предыдущие сто двадцать четыре года моей жизни.

Да, я был марионеткой в руках собственного дяди, которого, сколько себя помню, считал худшим из своих врагов, но… почему это кажется мне таким естественным, логичным, даже правильным?

Возможно, я болен?

— Влас, — окликает Филира. Снимает грязную кофту через голову, берёт чистую. Я смущённо отвожу взгляд, когда она оголяет грудь. — Ты наш спаситель!

Гло, так как говорить не способна, подходит ко мне и жмёт мою ладонь. Я отвечаю ей короткой улыбкой. Только Север молчит. Не принимает принесённое мной как должное, скорее, наоборот: я вижу, с каким недовольством он ест, пьёт и меняет одежду. Чувство необоснованной зависимости, беспомощности — это то, что волки ненавидят больше всего на свете.

— Куда мы пойдём дальше? — спрашивает Филира, закончив с одеждой.

Теперь, сытые и, хоть косвенно, но чистые, пираты снова готовы завоёвывать мир.

— Я могу отправить вас в любую точку, — отвечаю я, оставляя при себе слово «Пока». «Пока могу» — вот, как было бы правильно. Или «Могу, но не факт, что после этого не вырублюсь лет на десять».

— Отправить? Нас? — Глаза Филиры расширяются. — Ты … не пойдёшь с нами? — (Отрицательно качаю головой). — Но мы нигде не будем в безопасности без тебя!

Она хочет броситься ко мне, но Север хватает её за одежду, останавливая. Однако держит не слишком сильно, и Филира вырывается. На дрожащих ногах подходит, буквально падает мне в объятья. Я не прижимаю её к себе. Перехватываю за плечи, держу чуть на расстоянии.

— Влас, пожалуйста, не бросай нас.

Слёзы льются по её щекам бледно-зелёными водными дорожками. Я не знаю, попытка ли это манипуляции или реальные чувства, но всё равно остаюсь безразличным.

Удивительно, как мало мне оказалось нужно, чтобы стать таким чёрствым.

— Вы справлялись одни так долго, зачем вам моя помощь? — я легко отталкиваю Филиру от себя. — Я сделал всё, что от меня требовалось. Вы спасены. Вам хватит еды на некоторое время. Дальше — давайте сами.

— Мы справлялись, потому что были пиратами, — вмешивается Север. Произносимое им и его выражение лица играют на контрасте. Борьба внутри него видна невооружённым глазом: тот, кто подаёт голос из прошлого, и тот, кто был вынужден столкнуться с настоящим. — У нас был лидер и мы знали, к чему стремимся. Сейчас нет ни того, ни другого.

— Мне очень жаль, — лгу я. — Но больше мне вам помочь нечем.

Я остаюсь непреклонен. Филира продолжает плакать. Её от меня уводит Гло. Север молча смотрит. Не знаю, чего он ждёт. Мне сложно его читать. Сейчас, кажется, он может равносильно как наброситься на меня с кулаками, так и просто уйти.

И когда пауза затягивается настолько, что её не могут заполнить даже всхлипы Филиры, Север вдруг произносит:

— Спасибо, что помог нам. Эти двое, — он кивает на Филиру и Гло. — Они достойны хорошей жизни.

— Как и ты, — вырывается у меня.

Но мою поправку Север игнорирует. Вместо этого поднимает принесённые мной мешки и забрасывает их себе