— Мы сейчас в Огненных землях, — говорю я. — Вы найдёте отсюда выход?

— У меня здесь есть один знакомый, — отвечает Север. — Вуди. Ты, может, слышал?

— Нет.

— Неважно. В общем, он, если что, поможет.

— Хорошо.

Север покидает пещеру, не попрощавшись. Следом за ним Гло и Филира. Обе бросают на меня цепкий взгляд.

— Берегите себя, — произношу я напоследок.

Спины моих ещё недавно спутников уже почти исчезли из виду. Не знаю, услышали ли они меня.

Так или иначе, надеюсь, им повезёт.

* * *

Комнату мне Эдзе выделяет раза в два меньше той, которую я считал своей спальней в съёмной квартире в Дуброве. Из крошечного круглого окошка, криво вырезанного в стене из крупного камня, открывается вид на бескрайние просторы Огненных земель и на покосившийся крест, воткнутый в небольшой и явно созданный чьими-то руками холм.

— У тебя кто-то похоронен на заднем дворе? — спрашиваю я.

Скрипят половицы, когда Эдзе подходит ближе.

— Допустим.

От него нестерпимо пахнет горечью сигарилл, кислотой выпитого алкоголя и спаленным в печи мясом.

— Кто?

— Старый друг.

Любопытство включает подозрение. Есть предположение — нужно либо убедиться в том, что я понял Эдзе правильно, либо в очередной раз в нём разочароваться. Выхожу из комнаты и из дома. Бреду к могильному холму. Там присаживаюсь на корточки, стряхиваю осевший на небольшую табличку песок и читаю вслух:

— «Я, как и сотню лет назад, всё ещё верю в то, что ты должен был стать великим. Прости, что оставил тебя, когда был больше всего тебе нужен. Это было интересное приключение».

Ни дат рождения и смерти, ни имени похороненного в земле табличка не содержит. Только это странное послание и крошечный перевёрнутый крестик в углу. То ли «плюс» под наклоном, то ли буква «х».

— Х…

Протягиваю руку, чтобы коснуться верхушки могильной горки. Не знаю, зачем. Просто почему-то хочется. Кончики пальцев утопают в земле, и меня словно током пробивает до самых костей. Перед глазами всё плывёт, и я падаю назад.

— Защитная магия, — раздаётся позади голос Эдзе. — На всякий, знаешь ли, случай.

— На какой? — уточняю я. Ладони саднит. Я сжимаю челюсть, когда вытаскиваю из кожи впившиеся острые кусочки камней. — На тот, когда мертвецу зачем-то вздумается восстать из мёртвых?

— Может быть, — Эдзе пожимает плечами. — Христоф был парнем очень непредсказуемым.

Я на пару секунд немею. Догадка подтвердилась, но удивления всё равно не избежать..

— Здесь похоронен дядя? — спрашиваю, уточняя.

— То, что от него осталось.

Вот, значит, зачем ему нужен был прах Христофа — чтобы похоронить его подальше от мира, который его ненавидел, но который сам дядя при жизни считал домом и даже пытался спасти…

Голова идёт кругом.

— Мне нужно в Дубров, — вдруг выпаливаю я.

Поднимаюсь на ноги. Теперь, когда наши с Эдзе лица снова на одном уровне, я вижу, что моё заявление ведьмака удивило не меньше меня самого.

— Чего?

— За вещами, — добавляю я. — И за кошкой.

Эдзе выдыхает, трясёт головой. Затем машет рукой, мол, делай, что хочешь, разворачивается на пятках и плетётся к дому. На какой-то момент вдруг начинает прихрамывать… Но затем так же неожиданно равняет походку.

— Я не буду читать тебе нотации, — громко ворчит Эдзе. — Но нет смысла пытаться зацепиться там, где тебе не рады. Или пример Христофа тебя ничему не научил?

— Именно в этом-то и дело, — шепчу я сам себе. — Он отпустить не смог, а мне, чтобы отпустить, нужно окончательно попрощаться.

Эдзе останавливается у дома, но внутрь не заходит. Закуривает. Его губы шевелятся между затяжками. Что-то говорит. Мне не слышно. Может, к счастью.

— Ты себя вообще видел? — кричит Эдзе со своего места. — Сил-то не хватит себя туда перенести!

Возможно. Я сам до сих пор ставлю на то, что это меня убьёт. Но теперь у меня появилось некое преимущество — я нужен Эдзе живым, и он не позволит мне себя калечить.

Я только делаю вид, что собираюсь создать портал. И уже спустя секунду слышу за своей спиной тяжёлые шаги и старческое бормотание.

— Парень, если ты думаешь, что я позволю тебе помереть у себя на заднем дворике, то ты определённо стукнулся головой о камень, пока спал в пещере. Руку опусти.

Шлёпает меня по ладони, как провинившегося мальчишку. Говорит, следовать за ним в дом, где он возьмёт «драгоценное барахло, чтобы помочь одному малахольному, которого решил приютить на свою голову». Я иду чуть позади, потому что не могу скрыть улыбку.

Ведь всё идёт именно так, как мне нужно.

В итоге в своей старой Дубровской съёмной квартире я оказываюсь уже меньше, чем через полчаса. Ностальгия провоцирует мурашки по всему телу, и я стараюсь не цепляться за это. Повторяю в голове, что пришёл сюда исключительно по делу: забрать необходимое и поставить жирную точку в этой части своей истории.

Всё для того, чтобы, как хотел Эдзе, не совершать ошибок, к которым у меня есть склонности.

В комнате кошки нет, я выхожу в коридор.

— Лола!

Любимица, дремлющая на оставленных домашних тапочках, услышав мой голос, сразу пробуждается. Вскакивает, бежит в мою сторону, но вдруг останавливается на полпути, реагируя на ещё один раздражитель — шум в кухне.

Я напрягаюсь. Готовлюсь обороняться.

— Я воспользовался ключом, который ты оставлял Славе, — говорит голос.

Его хозяин в поле моего зрения появляется с запозданием. Ваня. В одной его руке чёрная кружка, из которой обычно пил я сам, а в другой — пульт от телевизора. Прислушиваясь, я не различаю больше никаких звуков. Видимо, Ваня выключил его, когда понял, что он в квартире не один.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Выходит чуть грубее, чем мне бы хотелось. Я лишь интересуюсь, а слышится так, словно предъявляю Ване обвинение во взломе с проникновением.

Ваня кивает на Лолу, трущуюся о мои ноги.

— Кто-то должен был её кормить. И цветы поливать. Мы с Даней и Славой по очереди ходим. Сегодня вот моя.

Удивительно, как я одновременно и расстраиваюсь, что попал на Ваню, и выдыхаю с облегчением, что очередь оказалась именно его.

— Ясно. — Наклоняюсь, поднимаю кошку на руки. Она принимается тыкаться носом мне в шею. — И я соскучился по тебе, малышка. Прости, что меня не было так долго.

— Заберёшь её?

Когда я снова поднимаю глаза на Ваню, его руки оказываются свободными от любых предметов.

— Мы в ответе за тех, кого приручили.

Ваня согласно кивает.

— Уместно будет спросить тебя, как ты?

Теперь приходит моя очередь отвечать не словами, а жестами. Облизываю губы. Откашливаюсь. Достаточно этого, чтобы