в этот кабинет двадцать минут назад и вываливает на бывшего все интимные подробности нашего с ней общения. Как вена на шее Дирка наливается кровью, как мускулы растут в размерах и прорывают рубашку, которую не купить в магазине через дорогу, как Мона покупала мне. На такую стероидную махину, как Дирк, снимаются мерки и шьются вещи под заказ. Но швы выдержали и не разошлись на озлобленном Халке.

Наверняка Моне тоже досталось, но она снесла всё с гордо поднятой головой, с которой усаживалась за рабочее место. По факту, её должны бы уволить вслед за мной. В связи, противоречащей уставу «Прайм-Тайм», участвуют двое, вот и разгребать всё это должны двое. Но Мона не казалась обеспокоенной своей дальнейшей судьбой. Неужели Стивен заплатил ей столько, что она могла бы с лёгкой руки уволиться уже сегодня и почивать на процентах от сделки ещё годик-другой? Вряд ли место заместителя Джима Макдугалла стоит так много.

– Так что, Кларк? Это не ты на фотографиях? Не ты спал с секретаршей? Не ты нарушал устав компании?

Что я должен был сказать? Пусть фотографии и были профанской постановкой чистой воды, но любой совет директоров опустит чашу весов не в мою сторону, если я стану противиться увольнению по собственному желанию и закачу скандал. В тот вечер, когда Мона сделала снимки, я с ней не спал. Но спал три дня подряд в самом начале. Как только меня отослали в этот безжалостный, потный город амбиций и высокомерия.

Мне не отвертеться. Но я сам виноват. И готов понести наказание за вину. В какой момент я стал принимать неправильные решения, настолько неправильные, что жизнь пошла под откос? Враньё Эмме, враньё Сид, связь с Моной. Я возненавидел сам себя и теперь понимал чувства Эммы как никто другой. Я бы тоже не отвечал на звонки и добавил такого засранца в чёрный список.

– Я не стану оправдываться. – Сказал я, пока не осознавая, что придётся распрощаться с работой, которую я когда-то любил. С карьерой, которую я выстраивал восемь лет и ради которой даже подставил сына мистера Леблана. С будущим если не в рекламе, то хотя бы в «Прайм-Тайм».

Дирк, похоже, не ожидал такого смирения. Даже стал похож на человека, а не зверьё с лысиной, бицепсами и острыми клыками. Его принятая боевая стойка не пригодилась – я не собирался закатывать сцен, требовать пересмотра дела или выдвигать встречные обвинения в том, что Дирк-то тоже не ангел и сам спал всё с той же секретаршей, что и я.

Придя в более расслабленное состояние, босс, однако, не стал больше швыряться в меня ничем. Лишь выудил ещё один листок из того беспорядка бумаг, что заполоняли его стол, и положил передо мной. Следом опустилась ручка.

– Заявление по собственному. – Сказал он уже более спокойно. К чему доставать оружие, когда я поднимал белый флаг? – Подпиши и можешь быть свободен. Получишь расчёт к концу дня. Зарплата за отработанные дни в январе, плюс небольшой бонус лично по моей просьбе. Это моя подачка тебе. Сделаем всё без шума и выяснения обстоятельств. Подпишешь заявление и правление не узнает о твоих отношениях с Моной.

– Как и о ваших. – Дополнил я.

По виду Дирка было ясно, что это и было условием устного соглашения. Наверняка он догадывался или Мона упомянула, что я знаю об их парочке, и потому предлагал урегулировать ситуацию по-тихому, без взаимных обвинений. Вот только я от этого ничего не выигрывал, а он оставлял за собой место директора калифорнийского филиала. Только мне впервые в жизни было плевать на эту работу. Я хотел поскорее вернуться в Берлингтон и оставить этот город, эту компанию, всё это позади.

Я поставил свою подпись внизу страницы и отдал ручку Дирку.

– А что будет с Моной?

– Это уже не твоё дело. Как и всё, что творится в этой компании.

– Ясно. – Иронично ухмыльнулся я. – Мне отдуваться за всех троих.

– Держал бы себя в штанах, отдуваться бы не пришлось.

Дирк получал колоссальное удовольствие от происходящего. Сел на свой трон с видом триумфатора и сцепил пальцы с перстнями. Даже его фаланги казались перекаченными сардельками «Морнинг Стар», в рекламе которых мне уже не поучаствовать по возвращению в Берлингтон.

– Передай все дела Моне. Через полчаса чтобы освободил кабинет. Удачи тебе… где бы то ни было.

В водах Берлингтона я привык считать себя акулой. Но здесь, в Лос-Анджелесе, мне показали, что я не вышел зубами для акулы и могу лишь побарахтаться в косяке мелкой форели, пока меня не слопает рыба покрупнее.

Когда я вышел от Дирка, на душе вдруг стало спокойно. То же самое чувствуешь после того, как неделю волновался перед важным выпускным экзаменом, но сдал его на «отлично» и вышел из аудитории с уверенностью, что диплом у тебя в кармане.

В моих карманах было пусто. Ни уверенности, ни надежды, ни плана, что делать дальше. Но вместо сожалений я ощущал в груди свободу. Впервые за восемь лет мне не нужно было выдумывать идиотские сюжеты для рекламных роликов или вылизывать задницы богатым клиентам, которые производят полную хрень и хотят втюхать её людям. Не нужно вставать ни свет ни заря и мчаться в место, где душно, откуда хочется вырваться. Не сидеть на встречах и не плясать на презентациях, позвякивая бубенчиками на шутовском колпаке, и слышать недовольное ворчание.

Мона поджидала меня в кабинете, за закрытой дверью. Нас всё ещё могли видеть любопытные глаза, но хотя бы не слышали любопытные уши.

– Зашла попрощаться? – С издёвкой встретил я её, но едва ли удостоил взглядом и прошёл мимо, чтобы собрать то немногое, что привнёс на этот чужой стол. – Не стоило так утруждаться. Не думаю, что мы будем скучать друг по другу.

– Я хотела бы объяснить тебе…

– Думаешь, стоит?

В шкафу я отыскал картонную коробку с папками под разные проекты, которыми занималась моя предшественница, когда меня ещё и в помине не стояло. Я сгрёб в охапку все эти «Эгго», «Силк Кингдом», «Маффит», «Стикс и Шоко», половину которых даже не знал в лицо, и отбросил на полку беспорядочным месивом. Коробка мне ещё пригодится, чтобы красиво уйти, как герой комедии, которого с треском выкидывают с работы, а он улыбается всем в лицо. У каждого уволенного должна быть такая коробка, вот я и присвоил одну себе, хотя складывать туда мне было не так уж много чего.

– Да, стоит. Я не такая ужасная, как ты обо мне думаешь.

Если