Бонды решительно выступали против неугодных им конунгов, хотя в битве с ними многие погибали или получали увечья. В большой, ожесточенной битве при Стикластадире против короля-крестителя (1030), как пишет Снорри, «множество бондов погибло… многие были тяжело ранены, а многие не могли двигаться от усталости… многие недосчитывались [потом] своих родичей и друзей… Раненых отправляли в дома, так что все соседние дома были полны раненых, а некоторых разместили в шатрах. Удивительно, что в войске бондов собралось так много народу, но не менее удивительно и то, как быстро это войско распалось после сражения. Так случилось в основном потому, что большинство бондов было из близлежащих местностей и стремилось домой»[1130]. Так что при всей своей разобщенности и неорганизованности бонды были готовы давать отпор насилию со стороны властей на каждом этапе их нажима, хотя и не вполне последовательно.

Власть при первой же возможности жестоко отвечала непокорным бондам. В «Саге о Хаконе Широкоплечем» (гл. III) сообщается, что во время борьбы за власть Хакона его противник Инги «велел казнить многих из тех, кто примкнул к Хакону. Некоторых он заставил откупиться, у других пожег усадьбы, многих других изгнал из страны и причинил им много зла». Помимо этих примеров, которые как бы лежат под рукой, в сагах постоянно говорится об аналогичных действиях верхов, о преследовании сторонников конкурентов конунга или ярла в борьбе за власть, об их грабежах, а также разбое викингов, о бедах, которые это все приносило множеству людей.

Уже совершенно ясно, что бонды очень страдали от междоусобиц. Им приходилось воевать на стороне того или другого правителя либо по принуждению, либо из желания прогнать неугодного конунга. Помимо гибели и тяжелых ранений, которые приносило участие в сражениях, необходимость служить в ополчении отрывала мужчин от работы. Кроме того, они страдали от грабежей и другого ущерба, причиняемого вооруженными людьми. Так, уже позднее, в третьей четверти XII в., согласно «Саге о Магнусе сыне Эрлинга» (гл. X), «Норвежская держава процветала. Бонды были богаты и могучи и непривычны к поборам и притеснениям со стороны бродячих войск. Всякий грабеж сразу же вызывал большой шум и много разговоров». А грабеж происходил потому, что ярлу Сигурду, «которому была подчинена небольшая часть страны» и у которого было множество людей, «скоро стало не хватать денег, и если поблизости не было могущественных людей, он добывал деньги незаконным путем, частично вымогательством, частично просто открытым грабежом»[1131].

Естественно, что бондам стоили больших мучений все эти междоусобицы и грабежи и что они спасались самыми разными способами. В «Саге о Харальде Серая Шкура» говорится о том, что бонды «перебегали» от одного правителя к другому, в зависимости от того, как те себя вели и насколько были сильны. Нередко «люди не хотели воевать». «Бондам надоела война и немирие внутри страны», и с помощью влиятельных людей они старались сделать все, чтобы было достигнуто перемирие. Кроме того, война нарушала их торговые интересы. В «Саге об Олаве сыне Трюггви» прямо говорится, что, в частности, военные действия между Норвегией и Русью были невыгодны простым людям, поскольку мешали их торговле (гл. VI)[1132]. В другой саге сказано, что бонды ценили тех ярлов, которые обеспечивали им и торговым людям мир[1133]. Немудрено, что, когда «на домашнем тинге» (?) прозвучал призыв конунга Эйстейна (первая треть XII в.) снова возобновить борьбу с другими конунгами, один бонд ответил: «Пусть твои сундуки с золотом следуют за тобой и защищают твою страну». Увы, преемники этого конунга так досадили бондам, что даже Эйстейна стали «считать святым» («Сага о сыновьях Харальда Гилли», гл. XXXI).

Рассказывается также, что в Трандхейме жил некто Кетиль Ямти, сын ярла Энунда из Спарабу. «Он бежал от конунга Эйстейна Злобного через Кьель на восток. Там он расчистил леса и поселился в краю, который теперь называется Ямталанд (шведск. Емтланд. — А.С.). Из Трандхейма туда на восток бежали многие от притеснений Эйстейна конунга, который заставлял трендов платить ему подати и посадил там конунгом своего пса (!) по кличке Саур… А когда Харальд Прекрасноволосый расширял свои владения, многие тренды и жители Наумудаля бежали из страны. Они тоже селились на востоке в Ямталанде, а некоторые добирались до Хельсингъяланда и становились людьми конунга шведов». Когда же «в Норвегии к власти пришел Хакон Воспитанник Адальстейна, то воцарился мир, между Трандхеймом и Ямталандом установились торговые связи… ямталандцы отправились с востока к нему, признали его власть и стали платить ему подати. А он дал им законы и права». С началом новых междоусобиц в Норвегии эти люди снова подчинились конунгу шведов. В результате из-за Емтланда разгорелись споры между шведским и норвежским конунгами, каждый из которых «издавна» получал подати от тамошнего населения и претендовал на то, чтобы собирать их в свою пользу и впредь[1134].

«Сага об исландцах», написанная человеком XIII в. о событиях и людях того же столетия, свидетельствует о том, что тенденции к отдалению знати от рядовых бондов, насилию над ними, нарушению их исконных прав и свобод в этот период, отмеченный большими междоусобицами, стали правилом даже в патриархальной Исландии. Раньше бонды сообща «учили» грабителей, но теперь целые шайки мародеров нападают на мирных жителей и разоряют их хутора. В Озерном Фьорде их предводитель Бьёрн Брюхо «не останавливался перед насилием и не искал поводов отнимать запасы у бондов» (гл. 91). Таких бандитов использовали в своих целях и знатные люди. Орэкья сын Снорри осенью 1233 г. отрядил на юг, в Широкий Фьорд, того же Бьёрна Брюхо; и там, а также по соседству «они забирали у всех все, что им было нужно, а если им отказывали, они грабили все подряд», попутно и убивая. Орэкья, как сказано в саге, был очень доволен (гл. 93)!

В результате всех этих безобразий бонды решили «ополчиться и блюсти оборону скопом» и при этом самим себя содержать (гл. 96). Что означает это последнее замечание — не ясно, но еще раньше (в гл. 55) было сказано, что ополченцы «содержат себя», занимаясь прямыми грабежами на хуторах, при сопротивлении хозяев угрожая им физической расправой и нередко приводя угрозы в исполнение. Под 1235 г. сага сообщает: «Грабежей этой зимой на севере не было, но от бондов требовали скотину по всем Фьордам». В другом случае с хутора Лебяжье Болото угнали стадо овец как раз тогда, когда там шла свадьба. Людей грабили, «не брезгуя насилием», разбойники, которые обосновались на Гейровом островке, куда свозили добычу пираты еще в X в. Бонды умоляли местного хёвдинга «собрать корабли» и разгромить насильников. Но он вместе этого разграбил хутор своего союзника в Тюленьем заливе, и, поскольку там «все домочадцы остались без средств, бондам пришлось взять их на иждивение» (гл. 132).