При этих словах миссис Форбс оживилась и стала просто сама обольстительность. Заместитель Генерального секретаря, да неужели, как интересно! Хлопая ресницами и прямо-таки с нежностью глядя на Ариадну, она объявила, что обожает Лигу Наций, такое чудесное учреждение, которое ведет такую чудесную работу за мир и взаимопонимание во всем мире! Понять — значит полюбить, ведь правда, улыбнулась она, полуприкрыв веки со всем возможным изяществом. Сэр Джон такой симпатичный, а леди Чейни такая элегантная, такая добрая! Одна из ее племянниц собирается обручиться с двоюродным племянником нашей дорогой леди Чейни! И вдруг ее ресницы забились, как крылья бабочки, она схватила Ариадну за руку. Ну да, конечно же, она вспомнила, ее кузен Боб Хаксли, он в Генеральном Секретариате, мадам Солаль должна его знать, столько ей рассказывал в прошлом году про месье Солаля, и так им восхищался! Как же интересно! Ее муж будет счастлив познакомиться с месье Солалем, ведь он так интересуется Лигой Наций!

Отвечая на вежливый вопрос Ариадны, вернувшейся, словно форель после нереста в родные воды, мадам Форбс сказала, что она прибыла в Агай позавчера, но муж ее приедет только сегодня вечером, может быть, даже в компании нашего дорогого Боба. Да, ему пришлось изменить маршрут, чтобы навестить его дорогого друга Такера, да, сэра Альфреда Такера, то есть постоянного заместителя секретаря Форин-офис, сейчас он на лечении в клинике в Женеве, увы. Это очень близкий наш друг, сказала она, придав голосу оттенок грусти, приправленной робкой задумчивостью.

Но она ужасно устала, поэтому у нее не было сил делать такой крюк. После интенсивной и утомительной светской жизни в Риме ей хотелось скорей приехать в милый старый «Роял», к которому она так привыкла, правда, клиентура здесь оставляет желать лучшего, за некоторыми исключениями, конечно, нежно улыбнулась она, но зато он расположен в таком живописном месте. С определенной точки зрения, есть свои преимущества в такой жизни: в отеле, населенном людьми другого круга, ты можешь спокойно наслаждаться одиночеством. Да, после светской жизни в Риме, такой напряженной и захватывающей, как же она рада расслабиться, предаться растительному существованию, тонко улыбнулась она. О, если бы она могла сама решать в соответствии с ее вкусами, она с наслаждением оставила бы всю эту светскую суету и вела бы жизнь отшельницы в полном одиночестве, любуясь природой, обращаясь к Богу, в компании нескольких любимых книг. Но, увы, это личный долг всех жен общественных деятелей — пожертвовать собой и быть своего рода соратницами мужей, нежно улыбнулась она коллеге по замужеству с официальным лицом. И вдобавок к этой утомительной светской жизни нужно же постоянно быть в курсе всяких новинок в культурной жизни, все эти вернисажи, концерты, конференции, собрания, книги, о которых сейчас говорят, и плюс к тому жуткие проблемы с прислугой у таких женщин, кто, как она, обязан содержать дом в определенном состоянии. Да, действительно, как же она рада почувствовать себя в течение двух недель просто телом, купаться в старом добром Средиземном море, каждый день играть в теннис. Кстати, мадам Солаль не хотела бы завтра составить им компанию? А может быть, и месье Солаль присоединится?

Они договорились, что встретятся перед зданием отеля завтра утром в одиннадцать часов. Возбужденная хорошим воспитанием и манерами этой очаровательной супруги заместителя Генерального секретаря, мадам Форбс удалилась, довольная своим уловом; зубы ее воинственно, но благожелательно торчали вперед.

LXXXV

На следующий день, чуть раньше четырех часов, они спустились выпить чаю в маленькую гостиную в отеле, расположились у окна, выходившего на террасу. Она открыла окно, чтобы подышать свежим воздухом. Увидев, что он заморгал от яркого солнца, она задернула занавески. Выпив первую чашку, она сказала, что погода больше напоминает апрельскую, чем ноябрьскую. Некоторое время они молчали. Чтобы заполнить паузу, он предложил ей поставить оценки платьям, купленным в Каннах. Завязалась беседа, и они единодушно сошлись на том, что самой высокой оценки заслуживает вечернее платье чудесного темно-розового цвета. Вечернее платье, чтобы что в нем делать? — подумал он. Для какого приема, для какого званого ужина, для какого бала?

Затем они перешли к обсуждению других платьев, она пылко спорила с ним, не подозревая, какую жалость он испытывает к ней, так легко попадающей на крючок. Когда она заколебалась, поставить ли семнадцать или восемнадцать баллов рубиновому кардигану, ему захотелось поцеловать ее в щеку. Но нет, они любовники, приговоренные к губам.

Когда все оценки были выставлены, она предложила прогуляться вдоль моря. «…О море в вечном обновленье»,[19]процитировала она, чтоб ему понравиться. Он не особенно любил всякие подобные красивости, поэтому изобразил понимающую улыбку, а потом сказал, что у него болит голова. Она тотчас же предложила ему аспирин, встала, готовая бежать за лекарством. Он остановил ее, сказал, что предпочел бы отдохнуть часок-другой, попросил сходить покамест в Сан-Рафаэль и купить несколько пластинок. Ему хочется послушать Бранденбургские концерты.

— О, я их обожаю! — сказала она и снова встала. — Но я лучше поеду в Канны, уж там-то точно найду все три. Надо спешить, поезд через несколько минут.

Он встал, стыдясь, что пытается избавиться от этой наивной бедняжки, счастливой от сознания оказаться хоть чем-то ему полезным. Ну ладно, он отплатит за это, когда будет прослушивать концерты. Чтоб дать ей возможность всячески смаковать в поезде свое счастье, он добавил проникновенно, что их недавний союз — там, наверху — был прекрасен. Она подняла к нему глаза, ставшие вмиг серьезными, поцеловала ему руку, и он внутренне скорчился от жалости, принявшись искать новый повод для трепетного ожидания встречи, какую-нибудь маленькую цель — только чтобы еще чем-нибудь ее обрадовать.

— Мне хотелось бы, чтобы сегодня вечером ты еще раз примерила для меня новые платья, одно за другим, ты так восхитительна в них.

Она посмотрела на него с душераздирающей благодарностью, глубоко вздохнула, воодушевленная его восхищением, сказала, что ей надо спешить, чтобы не опоздать на поезд, и устремилась прочь. Он следил за ней взглядом, она бежала со всех ног, бежала так истово, несчастная, чтобы привезти ему ненужные пластинки. Но все же он нашел ей какое-то занятие. Надо придумать еще что-нибудь по возвращении, после того как она перемеряет все платья. Она была так расстроена сегодня утром, когда он сказал ей, что звонили Форбсы и отменили партию в теннис. А она была уже в шортах, такая довольная. Интересно, эта Форбс и правда внезапно заболела?

Он сел, выпил глоток теплого чая, посмотрел на часы. Она уже в поезде, думает о нем, счастлива привезти ему новые пластинки. Надо проявить побольше энтузиазма вечером, когда она будет примерять платья.

Раздался шум голосов. Он раздавил сигарету, посмотрел в просвет между занавесками, узнал рыжую англичанку, эту Форбс, в преотличном здравии, она обхаживала сорокалетнюю дылду с непомерным подбородком; обе они вскоре уселись на плетеный диванчик под окном. Он прислушался.