Не слишком-то смягчившись, Дайла заметил:

— Лучше бы нам не умирать. Я приложу усилия — и все наши люди приложат, — чтобы нам избежать такого конца.

— Полностью с тобой согласен, лучше не умирать. А теперь проследи за завтраком, пусть все как следует наедятся. Последняя добрая трапеза за счет Зенона.

Я сам наелся и лично отправил Амаламене полный поднос, и — после того как принцесса приняла мандрагору — потребовал, чтобы она хоть что-нибудь проглотила, хотя и не смог заставить ее съесть много. Затем, в первый раз, делая все так, как меня научила Сванильда, я поменял повязку на ее страшной ране. Мне пришлось заниматься этим, несмотря на все протесты Амаламены, что она способна сделать это сама, и пока я менял повязку, бедняжка отвернулась, сжала кулаки, зажмурилась и тряслась всем телом, совершенно уничтоженная стыдом и смущением.

Я постарался игнорировать тот факт, что постоянно прикасаюсь к дрожащему обнаженному животу красавицы-принцессы, что вижу ее пупок и интимные части, едва прикрытые серебристым пушком волос. Я жестко напомнил себе, что теперь Амаламена — моя любимая сестра, что ее тело не слишком отличается от моего и требует всего лишь моего ухода и сестринской заботы.

После того как старая повязка была снята, по всей комнате распространилось невообразимое зловоние. Я не буду пытаться описать внешний вид открытой язвы: мне не хочется даже вспоминать, как она выглядит. Я только скажу, что был рад тому, что мы с принцессой уже поели. Поэтому, какими бы ни были мои чувства, когда я только дотронулся до принцессы, их вскоре сменил болезненный ужас — а затем меня буквально затопила волна жалости. Впоследствии каждый раз, меняя Амаламене повязку, я вынужден был подавлять… нет, не похоть или вожделение, не страстное любопытство и даже не тошноту из-за отвратительного зрелища — но порыв расплакаться, потому что бедняжка разлагалась еще при жизни.

В то утро после моих забот Амаламена была так слаба и изнурена, что мне пришлось помочь ей облачиться в дорожное платье, а затем позвать одного из лучников, чтобы он отнес ее вещи, пока мы с хазаркой помогали принцессе выйти во двор и сесть в ожидавшую ее carruca. Тогда и после я замечал, что Амаламена всякий раз после перевязки слабела все больше. Не знаю, происходило ли это из-за естественного развития недуга, или, может, ее жизненные силы испарялись вместе со зловонием, а может, бедняжка просто каждый раз теряла частичку воли к жизни, однако принцесса ощутимо увядала, день за днем, час за часом. И ей требовалась все большая доза мандрагоры, чтобы уменьшить боль.

Хотя в то утро принцесса, казалось, наслаждалась нашим торжественным проездом по городу, от xenodokheíon до Золотых ворот, вместе с музыкантами и дворцовыми слугами, марширующими впереди и позади нашей колонны. Она подняла занавески в своей повозке и таким образом могла любоваться видами и махать рукой людям, которые смотрели, как мы проходим мимо них. Однако с другой стороны, там, где якобы ехала ее служанка, занавески оставались задернутыми. Возглавлял процессию Дайла, и, как я наказал ему, он проложил маршрут таким образом, что мы прошли по множеству улиц и улочек, через рыночные площади и площади, украшенные скульптурами.

Я ехал рядом с carruca и опять был одет в свои лучшие доспехи со всеми маршальскими регалиями. Теперь я радостно улыбался, нарочито размахивая пергаментом с пурпурными пятнами воска, словно это было захваченное знамя. Шум, который производила наша процессия, заставлял людей на улицах останавливаться и таращиться на нас, кое-кто даже выбегал из домов или мастерских. Разумеется, горожане не имели ни малейшего представления, кто мы такие, чему радуемся и что это за пакет, которым я размахиваю, но они от всего сердца махали нам в ответ и радостно приветствовали, словно мы отправлялись на войну сражаться за них. Если бы мне понадобилось, думал я, можно призвать в свидетели несколько тысяч жителей Константинополя, которые подтвердят, что я покинул город, увозя с собой официальный, с печатями императора документ. Но я главным образом надеялся на то, что Зенон снова наблюдает за нами — вместе со всеми в Пурпурном дворце — и что его тоже ввело в заблуждение мое представление.

Свита и музыканты остановились у Золотых ворот, но музыка продолжала играть, пока наш отряд уходил, и затихла только тогда, когда высокие городские стены постепенно исчезли за горизонтом. Мы снова оказались среди пеших путников, верховых, повозок и погонщиков скотины на Виа Эгнатиа. Через два дня после отъезда из Константинополя мы снова добрались до Даниила Свинопаса и поспешили миновать место паломничества. Хотя даже две или три ночи спустя мы все еще могли видеть огни pháros, однако было незаметно, что он посылает сигналы. Мы двигались по Виа Эгнатиа, останавливаясь на ее обочине каждую ночь, пока не добрались до порта Перинфа. Там мы с принцессой (и, как я сказал Дайле, со служанкой-хазаркой) поселились в том же самом прибрежном pandokheíon, который нам так понравился, когда мы в прошлый раз останавливались в этом городе.

Однако после того, как наша компания покинула Перинф, мы не пошли обратно по той дороге, которая первоначально привела нас на юг. Мы теперь двигались скорее на запад, вверх в долины Родоп, пересекая наискось провинцию Нижняя Македония, в город Пауталию[267] в провинции Дардания. Этот город, как нам сказали, был известен своими целебными минеральными источниками, куда приезжало множество больных и калек со всех концов империи. Поэтому-то, надеясь, что и Амаламене тоже помогут эти воды, я прервал наше путешествие и сделал там остановку на трое суток. Мы с принцессой поселились в дорогом и уютном pandokheíon. На третью ночь, которую мы там провели, произошло нечто совершенно неожиданное — нечто, что и впрямь принесло облегчение Амаламене от медленно убивающего ее трупного червя. Но прежде чем это случилось, чуть не настал конец обоим — и Торну, и Веледе.

До сих пор мы пока еще не заметили ничего подозрительного, от чего бы нам следовало защищаться. Но Дайла и на этот раз (он делал так на каждой остановке) тоже выставил двух дозорных и отправил конный патруль проехаться по округе. Наше жилище в Пауталии охранять было не сложнее, чем лагеря, которые мы разбивали на открытом воздухе, потому что Пауталия была не городом, а скорее представляла собой несколько разбросанных деревушек. Многочисленные горячие источники здесь находились на некотором расстоянии друг от друга, поэтому вокруг каждого из них возникало небольшое поселение. Возле каждого источника имелся pandokheíon, который состоял из центрального постоялого двора и нескольких маленьких домиков, соединявших в себе спальни и купальни. Вокруг теснились мастерские кузнецов и каретников, лавки торговцев дорожными принадлежностями и тому подобным. В pandokheíon, который мы выбрали, я снял два домика — один для себя, а другой для Амаламены и ее служанки; прочие члены отряда расположились во двориках, на конюшнях и в полях поблизости. Таким образом, мы все находились недалеко друг от друга, а дозорные и патруль могли вовремя увидеть всех, кто к нам приближался.