Позднее, сдавшийся 21 мая 1943 г. в немецкий плен трюмный старшина Б. Галкин, заявил, что он служил летом 1940 г. на подводной лодке «Щ-301» и рассказал, что «экипаж «Щ-301» наблюдал, как русские истребители сбили пассажирский самолет, летевший из Эстонии на север. Самолет упал в районе маяка Кери. «Щ-301» подошла к месту падения, опередив рыболовные суда. На воде плавали обломки самолета. Вализы, в которых находилась американская дипломатическая почта, и чемодан с французской дипломатической почтой были подняты на борт подводной лодки. Также были найдены личные документы финского летчика. Только из них экипаж подводной лодки узнал о национальной принадлежности сбитого самолета. В то время, когда подводная лодка находилась на месте гибели самолета, показался финский самолет – истребитель или легкий бомбардировщик. Сделав несколько кругов, самолет скрылся. Была дана команда открыть по нему огонь, но из-за отказа пулемета огонь открыть не смогли»[1153].

В 1941 г. в официальном издании правительства Финляндии был опубликован рассказ остзейского немца капитана Абвера Г. Бушмана, который сообщил, что был летом 1940 г. руководителем аэроклуба в Таллине. По его словам, один из пилотов этого аэроклуба Харальд Манг служил в то время в армии на маяке Кери, откуда вел наблюдение за морем и воздухом, и следил за произошедшими событиями через сильную подзорную трубу, а затем рассказал ему следующее: «14 июня я видел приближение “Калевы” со стороны эстонского берега и двух советских СБ-2, которые подошли с двух сторон к финскому самолету на дистанцию не более 50 м. Их совместный полет продолжался до острова Прангли, где один СБ опустился немного ниже, и сразу после этого на другом бомбардировщике стрелок поднялся в башню и открыл огонь из пулемета по “Калеве”. “Юнкерс” пролетел две или три мили, после чего огонь был открыт снова, но “Калева” продолжала лететь на высоте 400–500 м. СБ-2, который стрелял, спустился ниже, а другой зашел с другой стороны и, находясь приблизительно над островом Кери, открыл огонь. Через короткое время на “Юнкерсе” остановился левый двигатель, появился дым, а затем и пламя. Накренившись влево, “Калева” упала в море. Вблизи от места катастрофы на расстоянии около 3–4 морских миль находились эстонские рыбаки, которые быстро подплыли на своих баркасах и начали собирать плавающие предметы. Но вскоре подошла русская подводная лодка забрала спасенные ими предметы, прогнала рыбаков и самостоятельно продолжала поиски. Один рыбак спрятал кожаную папку немецкого пассажира, которую люди с подводной лодки не нашли, и передал ее потом эстонским органам пограничной охраны на Кери. Я сохранил на память визитную карточку, которая находилась в папке. (Господин Бушман не помнил имени на визитной карточке). Тот же рыбак также спрятал кусок самолета, который я не мог определить, но в нем можно было четко видеть расположенные близко друг к другу отверстия от пуль»[1154].

Согласно воспоминаниям штурмана дальней авиации генерал-лейтенанта П.И. Хохлова, который служил в то время в 1-м минно-торпедном авиаполку ВВС КБФ, утром «23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка полковником Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо-западную часть Балтийского моря. Ведомый экипаж возглавлял командир звена капитан М.А. Бабушкин (штурман лейтенант Константин Виноградов, стрелок-радист сержант В.А. Лучников). Ведущий состоял из командира полка, меня, штурмана, и стрелка-радиста сержанта Казунова. […]

Километрах в трех – четырех от города [Таллина] я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки.

– Наперехват! – отдает распоряжение полковник Бедзинашвили. – Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно.

Сближаемся с самолетом Ю-52 без каких-либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но “юнкерс” летит прежним курсом, да еще увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки: “Требуем возвращения!” Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.

– Предупредить огнем, – передает командир.

Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины “юнкерса”, но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет-нарушитель был сбит.

Мы сделали все по правилам, по инструкции. И все же возвращались на аэродром с сожалением о случившемся. В рапортах подробно изложили все обстоятельства, однако были нам упреки: дескать, не сумели принудить “юнкерс” к приземлению. Все встало на свои места, когда в поднятом со дна залива фюзеляже обнаружили не только множество материальных ценностей, но и большое количество документов, составляющих государственную тайну. Теперь нас уже одобряли за решительные действия. А мы к тому же поняли, почему экипаж Ю-52 отказался подчиниться требованию о возвращении на аэродром: ему пришлось бы расплачиваться за шпионаж»[1155]. Вместе с тем, стоит отметить, что по каким-то причинам мемуарист назвал вместо 14 июня иную дату произошедших событий.

Кроме того, бывший в то время подростком эстонский рыбак Хейно Каупкюла сделал позднее по памяти рисунки последних минут финского самолета, на которых изображены два советских самолета МБР-2. Один из них ушел влево от курса «Калевы» южнее острова Кери, а другой зашел в хвост и сбил Ю-52 и затем ушел влево уже севернее острова Кери[1156].

К сожалению, вышеприведенные свидетельства появились в разное время и не всегда принадлежат непосредственным очевидцам событий. Во многих деталях эти свидетельства не совпадают друг с другом. В принципе это довольно распространенная ситуация, когда речь идет о рассказах очевидцев или о пересказах этих рассказов (в том числе и в мемуарах). В результате, если не учитывать сомнительные сами по себе рисунки Х. Каупкюла, имеется три версии относительно виновников катастрофы: советские истребители неназванной конструкции, скоростные бомбардировщики СБ (СБ-бис 2) или дальние бомбардировщики ДБ-3ф (Ил-4). В обоих типах советских бомбардировщиков имелась верхняя пулеметная турель в башне. Если же учесть, что, вопреки своему заявлению в плену, Б. Галкин тогда не служил на «Щ-301», то версию о неизвестных «советских истребителях» вообще можно исключить из рассмотрения.