В октябре 1918 г. в крупном рабочем центре Мотовилиха на Урале вспыхнула забастовка рабочих, руководимая левыми эсерами и оказавшаяся первой ласточкой серии рабочих волнений под левоэсеровскими лозунгами. Волнения на петроградских, уральских и тульских заводах также прошли под влиянием левоэсеровских агитаторов[1305]. Весной – летом 1918 г. правые эсеры и меньшевики организовывали митинги, стачки и забастовки в Канавине, Муроме, Нижнем Новгороде, Сормове Нижегородской губернии и др.[1306]

Что касается крестьянского повстанческого движения, то в 1918–1920 гг. члены партии эсеров принимали участие в крестьянском движении в качестве рядовых участников, а иногда и в качестве организаторов крестьянских выступлений и повстанческих отрядов[1307].

Однако, как явствует из докладов органов ВЧК, реальное влияние эсеров, так же как и других антибольшевистских партий, на крестьянское повстанческое и рабочее протестное движения в годы Гражданской войны нельзя считать определяющим.

В информационных сводках ВЧК выделялась также специальная рубрика о духовенстве, где давалась оценка политических настроений священников, характеризовались факты их «контрреволюционной» деятельности. Это было неслучайным, так как духовенство не стало активным сторонником большевистского государства. В своем послании от 19 января 1918 г. глава Православной церкви патриарх Тихон характеризовал большевистскую власть в следующих словах: «обещавшая водворить порядок на Руси, право и правду, обеспечить свободу и порядок», но проявлявшая «всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и, в частности, – над Святою Церковью Православной»[1308].

Многие священники принимали участие в крестьянских восстаниях, причем не только в качестве рядовых участников, но и руководителей. Монастыри, церкви и церковные помещения нередко становились местами хранения оружия антисоветских организаций, убежищем для их членов и т. п. Советскую власть они считали порождением антихриста и поэтому незаконной[1309].

Главная причина подобной позиции духовенства заключалась в политике советской власти по отношению к церкви. Как отмечает исследователь А.Н. Кошеваров, в период 1918–1920 гг. для религиозной политики Советского государства характерна общая стратегия, направленная на полное вытеснение церкви из всех сфер жизни общества с перспективой ее полной ликвидации[1310].

Подавляющее большинство священнослужителей и верующих крайне негативно отнеслись к декретам СНК «О свободе совести, церковных и религиозных обществах»[1311] и «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»[1312]. Проходивший в январе 1918 г. Поместный собор в своем постановлении в связи с принятием декретов говорил о покушении «на самое существование Православной Церкви», называя этот умысел сатанинским[1313]. В январе – апреле 1918 г. по России прокатилась волна сопротивления попыткам ввести декреты в жизнь. Организовывались массовые крестовые ходы и богослужения на площадях и в общественных местах в поддержку церкви. Кое-где совершались акты насилия в отношении представителей советской власти[1314].

Указанные декреты в корне меняли веками сложившийся церковный уклад, социальное бытие церкви и священников. Недовольство сельских священников вызвала аграрная и продовольственная политика советской власти, так же как и указанные декреты, подрывающие основы их материального благосостояния. Так, по сообщениям Гжатской ЧК в августе 1918 г.: «Поводом к выступлению буржуазии и духовенства послужило распоряжение земельного отдела о предоставлении бедноте сенокоса из монастырской дачи. Видное участие в этом выступлении принимал настоятель монастыря. Им удалось прогнать бедноту и распределить луг между собой и населением соседней деревни. Когда прибыл отряд из Гжатска арестовывать подстрекателей и настоятеля, монахи ударили в набат, со стороны монастыря раздались выстрелы. При обыске в кельях были найдены: браунинг, револьвер, ружье, пачка патронов, самогонка и 30 фунтов сала и обнаружен пролом стены для выходов монахов после закрытия ворот. После мирных объяснений с собравшимся населением отряд покинул монастырь…»[1315]

Политика большевиков по отношению к церкви вызвала недовольство и у крестьян, нередко становясь одной из причин массовых крестьянских восстаний. Так, в г. Трубчевске восстание окрестных сел началось после того, как «уездный комиссар Раков призвал на дом икону Холмской божьей матери, во время молебна – выстрелил в икону и стал топтать ее ногами». В итоге Раков был убит, а «восстание ликвидировано»[1316].

К 1921 г. с победами Красной армии на фронтах Гражданской войны и утверждением новых общественных отношений накал противостояния церкви и Советского государства постепенно ослабевал. Патриаршии воззвания и другие церковные выступления становились по своему тону более сдержанными[1317]. Происходит изменение отношения к советской власти со стороны части духовенства. Так, в сводке Курской губчека за 1–15 июня 1920 г. сообщалось: «Духовенство постоянно разбивается на два совершенно противоположных течения. Первое – приверженцы старого строя, тайно всячески старающиеся провести в жизнь свои старорежимные идеи, другую часть можно назвать как бы “советской”. Эта часть убедилась в правильности действий Советской власти и сама старается разъяснить темным массам о пользе проводимой политики Советской власти»[1318]. Лояльные советской власти священники привлекались органами ВЧК к сотрудничеству и выполняли их поручения[1319].