Интенсивные атаки немцев продолжались два дня. На третий день Плеттенберг увел своих воинов «тем же путем» (40, 87). Магистр узнал, что со стороны Новгорода вот-вот могут подойти великокняжеские полки. Опытный полководец, он не желал оказаться между ними и осажденными псковичами. К тому же сила немцев была значительно меньше той, которой располагали Даниил Щеня и Василий Шуйский. Уход немцев псковский летописец, как обычно, объясняет небесной помощью: «…А псковичь Бог ублюде и святая Троица» (40, 87).

Московско-новгородская рать подошла к Пскову вскоре после ухода врага. Не теряя времени, воеводы вместе с псковским ополчением двинулись в погоню за Плеттенбергом. Магистр успел, отходя к Выбутовскому броду, сжечь за собой мосты через реку Череху (правый приток Великой) и Многу. Однако погоня продолжалась. «И погнашася воеводы великих князей и псковичи, и нагнаша их в Озеровах на могильнике, и немцы кошь (обоз. — Н. Б.) свои поставиша опричь (отдельно. — Н. Б.) и молвиша: толке де и Русь ударитца на кош, и мы де и выйдем изо Псковской земли; а толке же де и на нас, ино туто нам головы покласти своя» (40, 88). Для задержки русских в брошенном обозе немцы оставили и свою челядь из числа местного населения. Вероятно, рыцари пообещали этим несчастным, что скоро вернутся для их спасения…

Отдадим должное Вальтеру фон Плеттенбергу: он прекрасно знал своего противника и умел пользоваться его слабостями. При виде брошенного немцами обоза русских обуяла жажда легкой наживы. Первыми кинулись грабить чужое (а частью и захваченное у них же) добро псковичи.

Вслед за ними подоспели и москвичи с новгородцами. «И начата межи собя дратися о быте (добре. — Н. Б.) немецком, а чюдь кошевую (эстонцев и латышей, брошенных рыцарями на растерзание русским в оставленном обозе. — Н. Б.) всю присекоша» (40, 88).

Дело едва не закончилось катастрофой. Немцы внезапно остановились и ударили на русских ратников. Псковский князь Иван Иванович Горбатый в отчаянии носился среди развороченных телег, пытаясь урезонить добытчиков и вернуть их в строй. Но в ответ на его призывы слышались одни лишь бранные слова.

Московским воеводам удалось все же навести кое-какой порядок и дать отпор немцам. Однако это беспорядочное столкновение с отходившим рыцарским войском стоило москвичам ощутимых потерь. Подробности сообщает Типографская летопись. «Немци же убояшася, отступиша от града за тридесять поприщ, въеводы же великого князя обоидоша их от града Изборска и сретошася с немци на озере на Смолине (ныне озеро Городищенское близ Изборска. — Н. Б.), и учинишася им бой, месяца сентября 13 день, и бишася и разидошася обои. И на том бою убиша князя Федора Кропотича, да Григорья, Дмитреева сына Давыдовича, да Юрья, Тимофеева сына Юрлова, и иных многих детей боярских, а немец падоша бесчислено. И оттоле немци отъидоша въсвояси, а воеводы великого князя разыдошася и с своим воинством к собе» (30, 215).

Картину боя уточняет Воскресенская летопись. Когда московские воеводы уже почти догнали Плеттенберга возле Изборска, разведка сообщила, что немцы обратились в паническое бегство. Дух охотничьего азарта и наживы оказался сильнее всякой дисциплины. «И люди великого князя многие ис полков погониша (бросились в погоню. — Н. Б.), а полки изрушалй, и кошевных людей немецких многых побили, и пришли на немецкие полки, а немци стоят полки въоружены, и великого князя людей не многых избиша, которые пришли изрывкою (в одиночку. — Н. Б.), а сами ся отстояли, потому что у великого князя въевод плъки ся изрушалй; на том бою убиены бысть князь Андрей Александрович Кропоткин да Юрий Юрлов сын Плещеев» (19, 242).

Итог стычки при озере Смолине обычно сильно преувеличивают. Немцы называли этот эпизод своей большой победой (81, 192). Русские же источники оценивали его как «ничью». С. М. Соловьев выражался столь же патетически, сколь и уклончиво: «…битва была одна из самых кровопролитных и ожесточенных: небольшой в сравнении с русскими войсками отряд немцев бился отчаянно и устоял на месте» (146, 129).

Впрочем, оплошавшие московские воеводы, упустившие магистра из-под самых рук, могли отчитаться перед Иваном III захваченным немецким обозом. В свою очередь, Плеттенберг мог похвалиться перед «братьями» тем, что благополучно вывел войско из Псковской земли и на прощанье перебил нескольких наиболее азартных московских витязей.

Дерзкие рейды Вальтера фон Плеттенберга отчасти напоминали набеги казанских или ногайских татар. Опасные своей внезапностью и жестокостью, они не могли, однако, изменить общий расклад сил в регионе. Приближение многочисленного великокняжеского войска заставляло грабителей поспешно отступить восвояси. Да и ливонское купечество нуждалось в мирных отношениях с Русью для развития своей торговли. Военные предприятия соскучившихся крестоносцев интересовали ливонских горожан лишь постольку, поскольку они обеспечивали их торговые интересы и личную безопасность.

В начале 1503 года ливонские представители вместе с послами великого князя Литовского Александра прибыли в Москву для переговоров о мире. Слегка покуражившись перед ливонцами, князь Иван заключил с ними перемирие сроком на шесть лет. Стороны возвращались к тем границам и отношениям, которые существовали между ними до войны 1501–1502 годов. В 1509 году перемирие было продлено еще на четырнадцать лет, причем ливонцы приняли на себя обязательство не помогать Литве в случае ее конфликта с Москвой. Торговля Руси с Ливонией возобновилась. Однако ливонцы (а вместе с ними и вся Ганзейская лига) по-прежнему не желали продавать русским серебро и металлы, необходимые для военного производства. Русские со своей стороны еще в 90-е годы XV века решили прекратить покупку соли — самого ходового товара, шедшего из Ливонии (161, 154).

Подводя итоги действиям Ивана III в Прибалтике, следует признать, что он сумел лишь громко заявить о своих интересах в регионе, но не сумел отстоять их перед лицом стран, давно и прочно освоившихся здесь. Поиски «выхода к морю», а затем и проблема укрепления позиций России на этом важнейшем мировом перекрестке, станут «головной болью» для многих поколений наших правителей. У истоков этой непрекращающейся исторической борьбы стоит «государь всея Руси» Иван Васильевич. Он никогда не видел чарующей бесконечности моря, не вдыхал его незабываемого запаха. Но именно он начал строить Великую Россию, которую невозможно представить без морей. И потому, подобно Петру Великому, Иван вполне заслуживает памятника где-нибудь на скале над холодным Варяжским морем.

Возведение величественных каменных зданий есть тайная страсть всякого правителя. Они наглядно свидетельствуют о его могуществе как перед собственными подданными, так и перед чужестранцами. Они воплощают порядок и побеждают толпу, страх перед которой терзает правителя не меньше, чем страх перед клинком или ядом. Они создают иллюзию бессмертия не только великого дела, которое ставит целью своей жизни всякий уважающий себя правитель, но отчасти и его самого. Наконец, эти каменные громады являются важным элементом тех сложных отношений, которые возникают у правителя с Богом.