С этой верою и мыслью он понес разбитые скрижали по тернистому, тяжелому пути своей агонии к светлому воскресению Помазанника Божья русского народа «всея земли», в свой судный земной день жизни, 17 июля 1918 года.

* * *

После отречения, послав короткую записку Государыне с извещением об отречении и с призывом покориться в будущем всему, Государь немедля вернулся в Ставку, в Могилев. Все его мысли были полны тем, как примут войска фронта государственную перемену, вызванную его отречением; он хотел быть ближе к ним на случай необходимости подкрепления с его стороны принятого решения, если бы в войсках начались смуты. В глубине души кроме того он страстно жаждал, чтобы ему позволили продолжать служение в рядах армии, как простому сыну своего Отечества, как первому, готовому на деле показать верность новой власти, лишь бы власть эта смогла довести Россию до победного конца. Он не представлял себе, конечно, в чем выразится испытание, которое будет ему ниспослано Промыслом Божьим, но искал путей его, и это стремление продолжать свое человеческое служение своему народу являлось побуждением развить принятое решение, дабы найти выход клокотавшей в нем любви к своей Родине и идти навстречу путям Промысла, как подсказывало ему его чистое и честное сердце. Он ни минуты не думал о том, чтобы покинуть пределы России, как делали в его положении отрекавшиеся Цари европейских конституционных государств. Мысль эта была ему чужда, так как он должен был бы в этом случае порвать со своим народом, а это в религиозно-нравственном отношении совершенно не вмещалось в существе Государя как сына своей Отчизны и как русского человека, отмеченного Богом в Помазанничестве на царство. Он допустил себя до отречения от престола, до отказа от Верховной власти, но не в его силах и власти было снять Божественное отличие, и весь остаток своей жизни, где бы он ни находился, при каких бы условиях ни протекала его тяжелая жизнь, он продолжал ясно чувствовать Помазанничество, относился к людям с чувством величайшей любви, милости и прощения, вытекавшими из этого высокого значения, и сохранил святость и готовность служения своему народу до последнего момента жизни, до последнего предсмертного вздоха.

Как отречение Государя, так и последующая судьба его, руководимые Промыслом Божьим, исходили не от воли его, Боговидца, а от воли людей, исповедовавших славу и власть от человеков. Чудно для будущей истории России сложилась деятельность и судьба этих людей, возомнивших в гордыне своей, как в древности Израиль, возможным вступить на путь Богоборства в задаче своими человеческими законами вести народ к славе и величию. С ними повторилось то же, что постигало и руководителей Богоборства древнего Израиля – вместо свободных граждан они стали рабами своего «гражданства».

В то время как Гучков еще не остыл от триумфального привоза в столицу конституционной хартии и торжествовал, лелея в себе сладкие грезы о славе от человеков, члены уже успевшего создаться Временного правительства и Исполнительного комитета в смертельном трепете за сохранение какого-либо единения «во имя спасения животишек» уже вынуждены были отречься и от царствования Михаила Александровича и от всяких определенных, не только конституционных, но всяких иных государственно-гражданских положений и принципов основания власти. Милюков и прибывший на совещание Гучков пытались протестовать, громили уступчивость своих коллег, клеймили преступностью социалистические увлечения крайностями, но чувствуя, что и на этот раз столь желанная власть уходит из их рук, не отказались принять портфели министров в новом Кабинете. Временное правительство, без Царя и государственности, установилось никем не выбранное, но допущенное милостью кумира дня – совета солдатских и рабочих депутатов, о чем народ был поставлен в известность тоже двумя историческими актами (в приложении).

Поздно вечером 2 марта с трибуны Екатерининского зала новый министр юстиции А. Ф. Керенский говорил солдатам и гражданам: «Товарищи, свободная Россия не будет прибегать к тем позорным средствам борьбы, которыми пользовалась старая власть. Без суда никто подвергнут наказанию не будет…»

Через два с половиною дня, к вечеру 5 марта, Совет Министров постановил: арестовать бывшего Царя, бывшую Царицу, всех их детей и придворных, которые пожелают остаться при них, и заключить их всех под революционным караулом в Александровском дворце. Причины этого непоследовательного поступка власти вытекали из отсутствия власти у власти — поступить с Царской Семьей более по-европейски и из необходимости удовлетворить требование Совета солдатских и рабочих депутатов.

Это произошло именно 5 марта, что определенно подтверждается показанием свидетеля Кобылинского: «5 марта поздно вечером мне позвонили по телефону и передали приказание явиться немедленно в штаб Петроградского военного округа. В 11 часов я был в штабе и узнал здесь, что я вызван по приказанию генерала Корнилова (знаменитого Корнилова, командовавшего тогда военным округом), к которому и должен явиться. Когда я был принят Корниловым, он сказал мне: “Я Вас назначил на ответственную должность”. Я спросил Корнилова: “На какую?” Генерал мне ответил: “Завтра сообщу”. Я пытался узнать у Корнилова, почему именно я назначен генералом на ответственную должность, но получил ответ: “Это Вас не касается. Будьте готовы”. Попрощался и ушел. На следующий день 6 марта я не получил никаких приказаний. Так же прошел весь день 7 марта. Я стал уже думать, что назначение мое не состоялось, как в 2 часа ночи мне позвонили на квартиру и передали приказ Корнилова – быть 8 марта в 8 часов утра на Царскосельском вокзале. Я прибыл на вокзал и увидел там генерала Корнилова со своим адъютантом прапорщиком Долинским. Корнилов мне сказал: “Когда мы сядем с вами в купе, я вам скажу о вашем назначении”. Мы сели в купе. Корнилов мне объявил: «Сейчас мы едем в Царское Село. Я еду объявить Государыне, что она арестована. Вы назначены начальником Царскосельского гарнизона. Комендантом дворца назначен штабс-ротмистр Коцебу. Но вы будете иметь наблюдение и за дворцом, и Коцебу будет в вашем подчинении».

Временное правительство, безусловно, имело стремление вывезти Царскую Семью за пределы России; оно подходило к этому вопросу, во-первых, с гуманитарной точки зрения, и, во-вторых, в целях дискредитирования Государя в глазах массы населения, в которой, как они хорошо сознавали, несмотря на усиленное распространение клеветнической, грязной агитации продолжала жить духовная преданность своему Монарху и большое недоверие к «преимуществам представительного правления». Но на пути этого стремления стояли три препятствия: нежелание Государя оставлять Россию, болезнь всех детей и отношение к вопросу Совета солдатских и рабочих депутатов. Последний, где председателем был Чхеидзе, а его товарищем министр юстиции Керенский, настаивал на заключении Царя и Царицы в Петропавловскую или Шлиссельбургскую крепость. Стремясь оградить Царскую Семью от последнего и учитывая первые два препятствия, Временному правительству удалось договориться с советом на аресте и содержании Царской Семьи в заключении в Александровском дворце, рассчитывая, что, быть может, впоследствии, при упрочении своей власти, удастся разрешить судьбу Царской Семьи в более благоприятном отношении.

Арест Государыни и детей в Царском Селе и Государя в Могилеве было решено произвести в один день 8 марта. Генерал Алексеев рассказывал, что через него Государь был предупрежден, что Временное правительство признает необходимым его переезд в Царское Село и что для обеспечения безопасности этого переезда в Могилев будут командированы делегаты от Правительства для сопровождения поезда до Царского Села, где также охрану всей Царской Семьи Временное правительство принимает на себя.