Юный Джейми подумал, что она поперхнулась, и услужливо постучал ее по спине.

— А ты писала дяде Джейми, что приедешь к нам? — спросил он, не обращая внимания на кашель и покрасневшее лицо Брианны.

— Нет, — натужно промычала она, — я не знала, где он.

Брови Дженни поползли вверх.

— Ах да, ты говорила, мы и забыли.

— А вы знаете, где они сейчас? Он и моя мама? — Брианна подалась вперед, стряхивая крошки с воротника.

Дженни встала из-за стола и улыбнулась ей.

— Да, примерно знаем. Если ты поела, пойдем, я дам почитать тебе его письма.

Брианна поднялась, чтобы последовать за Дженни, но у двери замерла, краем глаза заметив несколько картин на стенах в гостиной. Раньше она не успела их рассмотреть из-за нахлынувших чувств и череды бурных событий, но теперь они висели прямо перед ней.

На одной были изображены двое мальчиков с золотисто-медными волосами, облаченных в нарядные одежды, рядом с огромным псом, высунувшим язык. Старший из мальчиков был высоким и хорошо сложенным, он сидел прямо, с гордо поднятым подбородком, положив одну руку на голову собаки, а другую на плечо младшему брату, который стоял у него между коленей.

Однако Брианна смотрела только на младшего из мальчиков. Его лицо было круглым и курносым, щечки румяными и полупрозрачными, как яблоки. Широко распахнутыми голубыми глазами, немного раскосыми, мальчик выглядывал из-под аккуратно расчесанной челки. Картина была написана в классическом стиле восемнадцатого века, но крепкая, коренастая фигурка вызвала невольно у Брианны улыбку, ей захотелось пальцем прикоснуться к его лицу.

— Разве он не прелесть, — нежно сказала она.

— Джейми был прелестным ребенком, но жутко упрямым, — раздался над ухом голос Дженни. — Хоть кол на голове теши. Пойдем, покажу другую картину, тебе понравится.

Второй портрет висел на лестничном пролете, однако смотрелся явно не на своем месте. Богато позолоченная рама резко отличалась от добротной простой мебели. Картина напоминала те, что выставляют в музеях, в этом уютном доме она смотрелась неуместно.

Потом блики солнца, светящего в окно, исчезли, и картина предстала во всей красе.

Брианна задохнулась и почувствовала, как волосы на руках под рубашкой встали дыбом.

— Она замечательная, правда? — Дженни перевела взгляд с картины на Брианну и обратно, и на ее лице отразилось что-то между гордостью и трепетом.

— Замечательная, не то слово, — выдохнула Брианна.

— Теперь понимаешь, почему мы сразу тебя узнали? — Дженни ласково положила руку на резную раму.

— Да, теперь вижу.

— Это моя мать, твоя бабушка, Эллен Маккензи.

— Я знаю, — кивнула Брианна.

Пылинки, поднявшиеся от их шагов, лениво кружились в лучах дневного света. Брианна будто сама закружилась вместе с ними, утратив чувство реальности.

Двести лет спустя она стояла — то есть будет стоять — перед этим портретом в Национальной портретной галерее, яростно отрицая истину, которую открыл ей Роджер.

С картины на нее смотрела Эллен Маккензи: длинная шея, царственная осанка, раскосые глаза, в которых сверкали веселые искорки, нежный рот… Сходство было не полным: лоб Эллен был более узким, чем у Брианны, подбородок круглее и не так четко очерчен, а выражение лица несколько мягче, черты не такие резкие. Однако сходство определенно было поразительным — и широкие скулы, и точно такие же пышные рыжие волосы. Шея Эллен была обвита ниткой жемчуга в золотых креплениях, казавшихся очень яркими в мягком свете весеннего солнца.

— Кто написал ее? — спросила наконец Брианна, хотя ответ был не нужен. Подпись в музее гласила «Неизвестный художник». Увидев портрет двух маленьких мальчиков, по манере, в которой были написаны волосы и кожа, Брианна поняла, что они принадлежат одной и той же руке, только эта картина написана раньше, когда художник был еще не слишком искусен.

— Моя мать, — гордо ответила Дженни, — она очень хорошо рисовала и писала маслом. Мне всегда хотелось иметь такой же дар.

Брианна почувствовала, что бессознательно накручивает локон на палец; ей вдруг показалось, что бабушка передает ей кисть. Видение было столь явным, что она буквально ощутила в руке гладкую древесину.

«Вот откуда, — в голове словно щелкнуло, потому что кусочек мозаики встал на свое место, — вот откуда у меня это».

Фрэнк Рэндалл всегда шутил, что не смог бы провести и прямой линии, а Клэр вторила, что ничего другого, кроме линий, не рисует. Но у Брианны был дар и линии, и кривой, и света, и тени; теперь она поняла, кто послужил источником этого дара.

Что еще? Что еще в ней такое, что когда-то принадлежало женщине на картине и мальчику с упрямо склоненной головой?

— Нед Гауэн привез мне ее из Леоха, — сказала Дженни, почтительно дотронувшись до рамы. — Ему удалось ее спасти, когда англичане грабили замок после того, как разбили восстание. — Она слабо улыбнулась. — Нед очень предан семье. Сам он не из горцев, а с равнины, из Эдинбурга, однако считает Маккензи своим кланом. Даже теперь, когда клана больше нет.

— Больше нет? — Брианна пошатнулась. — Они что, все погибли?

В ее голосе прозвучал ужас, и Дженни удивленно подняла голову.

— Ох, нет, девочка моя, я не то имела в виду. Нет Леоха, — тихо добавила она, — и последних, кто возглавлял его, тоже… Дугал и Колум… Они погибли за Стюартов.

Конечно, Клэр говорила. Брианна искренне жалела этих незнакомцев, связанных с ней недавно обретенными кровными узами. Она с усилием проглотила ком в горле и пошла за Дженни вверх по лестнице.

— А Леох был красивым замком?

Тетя помедлила, задержав руку на перилах.

— Не знаю, — сказала она, с сожалением глядя вниз на портрет Эллен. — Я там ни разу не была, а теперь его нет.

Вход в спальню на втором этаже напоминал подводный грот. Комната была небольшой, как и все комнаты в доме, с низкими балками, закопченными от дыма, зато стены были свежевыбелены, а сама комната наполнена зеленоватым светом, льющимся из двух больших окон сквозь листья пышно разросшегося шиповника.

Тут и там блестели какие-то безделушки, словно рыбки в воде, озаренной лунным светом; на коврике перед камином лежали брошенная детьми раскрашенная кукла и китайская шкатулка. На столе стоял бронзовый подсвечник, на стене висела небольшая картина.

Дженни сразу подошла к большому шкафу, который стоял в углу комнаты, и встала на цыпочки, чтобы достать сверху большую шкатулку в марокканском стиле. Когда она подняла крышку, Брианна прищурилась — в глаз попал солнечный зайчик, словно на солнце блеснул драгоценный камень.

— Вот, — сказала Дженни, достав толстую стопку запачканной бумаги, и передала ее Брианне. Письма долго путешествовали по свету, а затем, судя по всему, их много раз перечитывали. В углу одного из листков сохранилось грязное пятно от сургуча. —