Потом я отправился к ряду из шести огромных гробов. Это были автоврачи «Райдин-медтек», удлиненные специально по росту лунян. Я даже удивился: зачем их столько? Они выглядели новенькими, что успокаивало. Я улегся в первый же из них и заснул.

Проснулся я вялым, перед глазами плавала муть.

Прошло два часа. Я набрал меньше двухсот миллибэр, но красный огонек на экране предписывал мне пить побольше жидкости и через двадцать часов опять вернуться в автоврач. Я мог представить, как удивительные молекулы «Райдин-медтек» проносятся по моим артериям, подхватывая остаточные радиоактивные частицы, заставляют почки и выделительную систему работать на полную мощность, отключают полумертвые клетки, рискующие стать раковыми. Прочищают кровообращение.

Я поискал по телефону Гекату Бауэр-Стенсон и узнал, что она в кабинете директора.

Когда вошел, она поднялась с кресла и обернулась с невероятной грацией. У меня при подобных движениях ноги всегда отрывались от пола.

— Нунналли, это обердетектив Джил Гамильтон из Амальгамированной региональной милиции Земли. Джил, это Нунналли Стерн, дежурный администратор.

Стерн был длинноголовым лунянином с очень темной кожей. Когда он встал для рукопожатия, его рост я оценил по крайней мере футов в восемь.

— Вы оказали нам большую любезность, Гамильтон, — сказал он. — Мы не любим отключать телеуправляемые тягачи. Я уверен, что мистер Ходдер захочет лично поблагодарить вас.

— Ходдер — он…

— Эверетт Ходдер — директор. Сейчас он дома.

— А что, еще ночь?

Стерн улыбнулся:

— Официально уже послеполуденное время.

Я спросил:

— Стерн, а на что вам радиоактивные отходы?

Этот вздох я слышал на Луне повсюду. Плоскоземелец, говорите помедленней.

— Это, в общем-то, не секрет, — сказал Стерн. — Просто не стоит особо афишировать. Обоснование для использования данных генераторов — как на Земле, так и повсюду — состоит в том, что реакция на гелии-три не создает радиации.

— Угу.

— Плоскоземельцы стали забрасывать эти контейнеры в Дель Рей в… в начале прошлого века. Они…

— Корпорация «Боинг», США, две тысячи третий год, — сказал я. — Намечался две тысячи первый, но ушло время на юридическую утряску. Потому запомнить легко.

— Да, правильно. Они продолжали это почти пятьдесят лет. К концу наведение стало таким точным, что они смогли выбить контейнерами этот знак VERBOTEN поперек кратера. Вы, наверно…

— Мы его видели.

— С тем же успехом они могли написать «кока-кола». Ну так вот, термояд на дейтерии-тритии был лучше, чем расщепление урана, но не намного чище. Но когда мы наконец запустили заводы по добыче гелия-три, все поменялось. Мы отсылали гелий-три на Землю тоннами. Накопив достаточно денег, мы и на Луне построили четыре электростанции на гелии-три. Кратер Дель Рей оказался не у дел. И так продолжалось еще пятьдесят лет.

— Именно.

— Но окончательно все перевернулось после изобретения этой новой солнечно-электрической краски. Черной энергии, как ее называют. Она превращает солнечный свет в электричество, совершенно как любой другой преобразователь, но ее просто распыляют. Размещаете ваши кабели и красите их. Нужен только солнечный свет и достаточный простор. На Земле все еще покупают гелий-три, и мы сможем его поставлять до тех пор, пока ваши восемнадцать миллиардов плоскоземельцев не начнут распылять краску себе на макушки, чтобы получать энергию.

— А сами-то вы ее используете?

— То-то и оно! Черная энергия — великое изобретение, но она так дешева, что для нас больше нет смысла строить новые термоядерные станции на гелии-три. Понимаете? Но продолжать работу старых пока дешевле, чем употреблять краску.

Я кивнул. Геката делала вид, что все это ей известно.

— Так что без работы я не останусь. Однако реакция слияния гелия-три требует температуры в десять раз большей, чем реакция дейтерий-тритий. Станция начинает терять тепло, слияние замедляется. Нам приходится впрыскивать катализатор, нечто такое, что может разогреть гелий-три, то, что расщепляется или сливается при меньшей температуре.

Стерн явно наслаждался собой.

— Разве это не здорово — заполучить нечто уже измеренное в стандартных единицах и единых пропорциях, нечто такое, что просто валяется рядом в ожидании, пока его подберут?

— Ага. Я понял.

— Эта радиоактивная гадость из кратера Дель Рей работает на ура. Она почти не утратила активности. При обработке надо только оторвать ракетные ускорители и собрать пыль.

— Как?

— Магнитным полем. Конечно, нам пришлось изготовить инжекторную систему, с камерой отражателя нейтронов. Нам пришлось оборудовать эти дезактивационные помещения, поставить автоврачи и обеспечить возможность постоянного вызова врача. Ничто не дается просто так. Ну а контейнеры — мы их просто впихиваем и оставляем разогреваться, пока начинка не вытечет наружу. Мы уже два года их используем. В конце концов, тягачи перетаскали достаточно контейнеров, чтобы мы заметили тело. Гамильтон, кем она была?

— Мы это выясним. Стерн, когда произойдет утечка… — Я заметил, что на этом слове он скорчил гримасу. — Извините…

— Не произносите слова «утечка».

— Ничто не привлекает внимания больше, чем убийство. После этого все СМИ обратят взор на термоядерную электростанцию, которая, как предполагалось, ничего не излучает, но куда вы, ребята, натаскали радиации. День или два, пока мы будем тут разбираться, мы сможем держать это наполовину в секрете, а вы придумайте хорошее объяснение. Если вы тоже будете пока помалкивать.

Стерн выглядел несколько озадаченным.

— Вообще-то, обо всем этом давно объявлено официально, но… да. Мы будем только рады.

— Нам понадобятся телефоны, — сказала Геката.

В комнате отдыха техников мы купили в торговом автомате бутылки с водой. В комнате имелась и кабинка рециклера. Геката получила куда меньшую дозу, чем я. Но мы оба пили воду и принимали таблетки с чудо-молекулами, так что оба постоянно нуждались в рециклере.

Там было четыре телефона. Под взорами любопытных техников мы разместились около них и включили звуковые глушилки. Я вызвал Лос-Анджелесское отделение АРМ.

На телефоне Гекаты горел сигнал сообщения, но она игнорировала его и что-то говорила с бешеной скоростью, хотя я видел только жестикуляцию.

Я ждал.

На соединение всегда уходит вечность, и ты никогда не узнаешь, в чем заключалась проблема. Спутник не на месте? Молнии забивают сигнал? Кто-то выключил ретранслятор? Мусульманский сектор подслушивает передачи АРМ? Иногда местные правительства пытаются такое попробовать.

Но вот идеальное изображение мультирасового андрогина пригласило меня к разговору.