Но оба щупальца советских клещей не достигли намеченных рубежей. Некоторые танковые корпуса Ватутина осуществили действительно глубокие прорывы, но, рассредоточенные, ослабленные, испытывая трудности со снабжением, они один за другим попадали под мощные удары немецких танковых дивизий, укрывшихся в засаде. Манштейну удалось остановить продвижение Ватутина, а на некоторых участках даже заставить его отступить. Но его главная цель – возвращение Киева – не была достигнута. 8 января Конев овладел Кировоградом, однако ожидавшийся прорыв выродился в серию мелких боев в жуткой грязи. По этому поводу Сталин сделал один из самых язвительных своих комментариев, которыми он подстегивал своих командующих фронтами: «Атакуйте решительнее… Ставка выражает критику. Войска фронта были плохо организованы, а их командующему не хватило необходимого упорства»[628]. Кого же критиковала Ставка? Не Василевского, занятого дальше к югу. Тогда кого другого, как не Жукова? Хотя очень возможно, что в виду имелся и Конев.

Жуков попытался использовать эту ситуацию, которая связала значительные силы противника. В результате продвижения двух Украинских фронтов вокруг города Корсунь образовался выступ шириной в 125 км, упирающийся в Днепр и обороняемый двумя немецкими корпусами, оказавшимися в очень опасном положении.

Поскольку окружить IV танковую и VIII армии не получилось, Жуков решил попытаться оторвать от них хотя бы кусок и показать Сталину, что Красная армия умеет проводить операции на окружение. 9 января он представил в Генеральный штаб план по отсечению Корсунского выступа у его основания двойной атакой сил обоих Украинских фронтов, двигающихся навстречу один другому. По утверждению Василевского, в разработке плана также принимал участие Ватутин, с которым у Жукова сложились прекрасные отношения. Зато он ничего не говорит о Коневе, что не может не означать полного игнорирования Жуковым командующего 2-м Украинским фронтом, который в своих воспоминаниях, впрочем, и не претендует на авторство идеи. 12-го Сталин одобрил план операции, вошедшей в историю под названием Корсунь-Шевченковской для советской стороны и Черкасского котла для немецкой. Мы уделим этому сражению чуть больше внимания, чем оно заслуживает со стратегической точки зрения, поскольку оно прекрасно иллюстрирует манеру Сталина ссорить между собой своих военачальников.

25 января 1944 года Конев атаковал Корсунский выступ, на следующий день то же самое сделал Ватутин. 26-го, не без труда, двойной прорыв был осуществлен двумя танковыми армиями, введенными в небольшую брешь в обороне противника и 27-го соединившимися в Звенигородке, завершив окружение немецкой группировки. Два корпуса германской армии – 60 000 человек – под командованием генерала Штеммермана оказались в западне. Манштейн, не желавший пережить новый маленький Сталинград, среагировал с обычной для него быстротой. Был организован воздушный мост, с целью освобождения окруженных были сосредоточены крупные танковые силы для осуществления контрокружения советских войск. С 4 по 15 февраля германские танковые корпуса вели атаки, чтобы окружить советские части, окружившие корпуса Штеммермана, затем, видя, что данная задача неосуществима, – чтобы вывести из котла оказавшихся в нем 60 000 солдат и офицеров. Ценой неимоверных усилий, по жидкой грязи, делающей крайне сложным движение, танкисты Манштейна сумели приблизиться к окруженным на 15 км. Продвинуться дальше им не дали. С 7 января Жуков все время находился рядом с Ватутиным, по просьбе Сталина, считавшего, что основную роль должен играть 1-й Украинский фронт. Вследствие этого почти всю Корсунь-Шевченковскую операцию Коневу пришлось действовать практически в одиночку, оставаясь в прямом подчинении у Сталина.

12 февраля окруженные, напуганные перспективой оказаться в плену, собрали свои скудные силы и внезапной атакой прорвали позиции 27-й армии, самой слабой в РККА; они продвинулись на расстояние от 5 до 7 км в направлении шедших им на помощь. Это вызвало кризис в советском командовании, который оставил следы. Ватутин узнал о попытке прорыва утром 12 февраля. Жуков, болевший гриппом, лежал в постели с высокой температурой. К их несчастью, Сталин узнал новость раньше их, очевидно по каналам Политического управления, офицеры которого неотступно следовали за командующими. Первым разговор по ВЧ с Кремлем имел в полдень Конев. Результатом этого разговора стала серия заявлений и решений, которые окончательно рассорили Конева и Жукова. Через год, во время Берлинской операции, тысячи советских солдат заплатят за эту ссору жизнью или здоровьем.

Итак, в полдень Сталин позвонил командующему 2-м Украинским фронтом, который так вспоминал об этом через двадцать восемь лет:

«Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: „Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?“

По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого – чей-то не совсем точный доклад.

Я доложил:

– Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.

Сталин спросил:

– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта.

Я ответил:

– Да, по своей, товарищ Сталин.

Сталин сказал:

– Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню»[629].

Этот диалог требует некоторых пояснений. Конев отчаянно старается выставить себя перед Верховным главнокомандующим в наилучшем свете, не останавливаясь даже перед ложью. Весьма сомнительно, чтобы к моменту звонка Сталина он знал о немецком прорыве на участке Ватутина. Но ничего об этом не говорит и отвечает, что принял надлежащие меры. Однако не он, а Жуков послал во второй половине дня 11 февраля 5-ю гвардейскую танковую армию и 5-й гвардейский кавалерийский корпус блокировать III танковый корпус – главную ударную силу Манштейна. Но этот маневр предпринят до внезапной атаки Штеммермана, а не был реакцией на нее. Второе замечание касается Сталина. Почему он позвонил Коневу, а не Жукову и не Ватутину, которым подчинялась 27-я армия, атакованная немцами? Позволим себе предположить, что хозяин Кремля увидел в этом деле случай разжечь соперничество между Жуковым и Коневым, унизив первого и возвысив второго.

Черкасско-Корсунский котел (январь – февраль 1944 г.)