ситуацию – мертвая тишина, прерываемая только тихими и далекими одиночными выстрелами и вороньем граем.

Миллер судорожно сглотнул, дернув кадыком. Даже меня это зрелище выбило из ритма жизни: в глазах потемнело, челюсти сжались, и дернулся пищевод… Хиус…

– Мне кажется, Моррисон, нам не стоит искать тут помощи, – хриплым голосом проговорил Генрих и прокашлялся.

– Да-а-а…. – медленно протянул я. – Пойдемте поищем лодку на пляже.

И мы стали пятиться назад.

Пройдя обратно к пляжу, мы миновали первый труп и вдруг услышали чей-то хриплый кашель и стон.

Мы синхронно развернулись к источнику звука, прямо на земле, прислонившись к беленому стволу старой яблони, сидел старик с седой бородой и окровавленной грудью. На коленях его лежал охотничий обрез, а невидящие серые глаза смотрели куда-то мимо нас. Он явно умирал – не живут с такими ранами: сквозь кровавое месиво в разодранном плаще белели фрагменты ребер.

Мы не заметили его сперва, так как шли с другой стороны.

– Кто это сделал с вами, скажите? – Вопрос Миллера был задан твердым, но слегка звенящим от напряжения голосом.

Как ни пытался младший комиссар вести себя максимально спокойно и равнодушно, но все же некоторые эмоции проскальзывали где-то на заднем плане, вылезая из-под выросшего за годы долгих тренировок защитного душевного панциря. Несмотря на то, что он формально воевал на противоположной мне стороне, я был ему в чем-то благодарен за эти мелочи, которые показывали, что он еще не стал «бездушной кабинетной машиной».

Старик вздрогнул и судорожно вздохнул.

– Бигфуты… – прохрипел он, после чего закашлялся, и на его губах выступила розовая пена.

Миллер молча развернулся и зашагал к пляжу, а я последовал за ним, понимая, что мы сейчас здесь никому ничем помочь не в состоянии…

Миллер что-то бормотал, словно жуя губами, и, прислушившись, я разобрал только: «Дура… психопатка… тупая дура… съехавшая с катушек дура…»

Я молча шел за ним, понимая, что в моих комментариях сейчас просто нет нужды.

Нарушил молчание я, только когда мы вышли на пустынный унылый пляж.

– Генрих, – тихо сказал я, – вон там, видите, сараи на берегу. Там должны быть лодки. Пойдемте поищем?

– Да-да, Моррисон, – раздраженно ответил он, – пойдемте! Но я должен вам сказать…

Он внезапно развернул ко мне свое бульдожье лицо и буквально вперил в меня свой водянистый, но какой-то дикий взгляд.

– Да, док Меркер не совсем нормальный, я соглашусь! – продолжил он таким тоном, словно это я позвал Оливию в башню Скорпиона. – Но он никогда не допускал ТАКОГО! Да, некоторые его подопытные нападали на людей, но ТАКОГО кошмара он просто в мыслях не мог допустить! Он ученый, а не банальный садист и мясник! А дура Оливия обезумела от власти! Устроила хаос! И она оказалась куда опаснее всех врагов, вместе взятых!

– Знаете, Генрих, – так же тихо ответил я, – если бы док делал свои опыты в подземных бункерах и не выпускал бы своих пациентов погулять, Оливия не смогла бы устроить этот хаос. И я понимаю, что вы хотите сказать, но все равно не соглашусь с вами…

Генрих поджал губы, набычившись.

Неожиданно в мой затылок словно вонзилась тысяча раскаленных игл, а руки онемели и застыли… Неприятно знакомое ощущение: я чувствовал себя мухой, застывшей в капле янтаря.

Мою фразу прервал тихий скрип двери в ближайшем лодочном сарае, и тут же раздался механический, будто записанный на пленку голос:

– Не стреляйте, люди, я без оружия…

Из дверного проема, согнувшись в три погибели, вылезал огромный мохнатый серебристый йети.

Конечно, первым побуждением было выстрелить, и я, Зодиаком клянусь, так и сделал бы… Голова закружилась, тело стало трясти мелкой дрожью, и ни руки, ни ноги не слушались меня… Готов биться об заклад, с младшим комиссаром было то же самое: его глаза вылезли из орбит, и он вращал ими, словно пытаясь компенсировать обездвиженность тела.

– Я без оружия, люди, – продолжал йети, распрямляясь во весь свой рост, – но даже без оружия я могу убить вас быстрее, чем вы успеете выстрелить в меня.

Тут он даже сделал нам комплимент, так как он мог нас убить, а мы даже и не попытались бы в него выстрелить.

– Я шел по вашему следу, аккуратно шел, долго шел, я шел говорить вам… Я знаю про вас, что вы против тех людей, которые вставили нам в головы свои железки. Железки – хорошо: йети думать, говорить, понимать много. Железки – плохо: от них боль, они нашептывают в голову, заставляют… Я не убивал людей на этой стоянке… Это сделали глупые йети, которым было очень больно. У них была ярость и боль…

Пока он говорил, я не то что не мог ему ответить, я даже посмотреть на него не мог: в глазах появлялась какая-та багровая рябь, и начинало тошнить.

– Поэтому вы должны понимать: йети не хотели убивать людей. Так много людей не съесть – зачем убивать? Я шел за вами, чтобы успеть сказать, пока в моей голове тоже не началась боль. Я должен сказать, что я знаю – вы против тех людей, которые делают больно железками, вы прятались от них, значит, вы враги. Я первый раз хотеть просить, просить человека, просить еду: сделайте так, чтоб ваш враг ушел, умер, был съеден вами… Йети не забудут вам такое дело! Йети будут вам помогать… Я оставлю на земле трубку для вас: когда вы будете готовы, приходить, где живут мы, дуть в трубку. К вам приходить йети – не я, а может, я. Кто услышит – тот приходить. Но все знать: если вы звать, вы идти ломать башня. Я все говорить… Я ждать…

С этими словами он нагнулся, потом выпрямился снова и зашагал к холму у озера своими огромными шагами, благоразумно обходя растерзанный Стонингтон…

Придя в себя от оцепенения, мы с Генрихом не проронили ни слова. Я поднял с мокрого песка медную трубку, которая на поверку оказалась свистком. Я слегка подул в него, но никаких звуков не последовало. Я сунул подарок йети в карман. Затем мы вытащили из сарая на деревянные полозья рыбацкую лодку со стареньким мотором и столкнули ее на воду. Пришлось заправить топливный бак из канистры, которую нашли в том же сарае, после чего, проверив уровень масла, с третьего раза мы завели мотор…

Я первым нарушил тягостное молчание, потребовав с Миллера два талера, он что-то пробубнил, но деньги оказались при нем.

Я взял дощечку и нацарапал на ней гвоздем: «Эту лодку можно будет найти в Рокпорте. Арендная плата прилагается». Дощечку я установил в центре сарая и положил сверху монетки.

Затем мы кинули в лодку наши мешки и отправились по озеру в Рокпорт каботажным манером: так, чтоб всегда было видно серый мрачный берег. Через некоторое время мы так