— Да брось! — Уверяю я. — Мы же спали с ним!

— Ну и что! — Продолжает убеждать Андрей. — Может, он и гей, и свои его просто к стенке прижали, чтобы он таких как ты к ним приводил. Поверь, Тёмка, солнышко, эти сволочи бывают очень хитрыми и изощренными.

Я не могу поверить в то, что говорит Андрей, но он рассказывает мне историю одного своего приятеля, которого именно так развели. Не зная никаких подробностей нашего с Сорокиным знакомства, Андрей рассказывает, как с его другом на сайте познакомился парень, который сначала скрывал своё имя и своё лицо. Потом выяснилось, что парень учится на одном потоке с приятелем Андрея. Потом они встретились, переспали и между ними завязались отношения. Но однажды тот парень привёл на встречу своих друзей. Что было дальше догадаться несложно. Каждый подросток гей в моём возрасте и даже младше знает о том, что делают с педиками в нормальном обществе. Каждый раз, когда в новостях или в интернете мелькает такая информация, у меня холод пробегает по спине и я клянусь себе всем, чем могу, что никто никогда не узнает обо мне. Я обещаю, что лучше сдохну, чем позволю кому-нибудь постороннему узнать, что я гей.

Потом мы с Андреем решаем прогуляться. Засохшая сырая листва глухо шуршит под ногами, но мы не успеваем этим насладиться. Как только выходим из двора, нас встречают четверо парней в чёрных спортивных штанах.

— Эй, чо, пидорки, гуляете?

Похоже, они живут неподалеку и знают Андрея, потому что мы даже за руки не держимся — с чего бы нас принимать за геев. Я не знаю, как реагировать. Хочется, конечно, сразу бежать сломя голову, не оглядываясь. Хотя они не очень крепкие и прокуренные до костей, всё же их четверо, а Андрей не самый надёжный партнёр для драки. Только я успеваю подумать об этом, один из гопников толкает Андрея, выплёвывая оскорбления ему в лицо. Я думаю, что надо вступиться, но тут же получаю удар в скулу. И потом сразу ещё — в район глаза. Они кричат «мочи пидоров» и бьют Андрея в живот. Я толкаю одного из них, быстро бью в челюсть второго — он падает и, наверное, отключается. Этого я точно не знаю. Пока остальные двое отвлекаются, я дёргаю Андрея за руку и мы бежим что есть сил к его подъезду. Андрей открывает магнитным ключом дверь, в лифте мы поднимаемся на девятый этаж, тёмно-красная дверь квартиры Андрея — и мы в безопасности.

Я стою перед зеркалом в коридоре и рассматриваю свое лицо. Андрей приносит лёд, но синяк всё равно будет, да ещё и неслабый синяк.

Почти всё время до того как мне звонит мама, мы сидим молча. Я не замечаю, как летят часы. Уже давно стемнело.

— Тёма, ты где? — Взволнованно спрашивает мама.

Её голос доносится из телефонной трубки как-то приглушенно, как будто она очень далеко.

— Почему ты не позвонил? — Продолжает она.

— Я буду через двадцать минут, мам, — отвечаю.

Я вызываю такси. И теперь, когда машина у подъезда, мне надо выйти, а это страшно. От одной мысли, что эти четверо разъяренных мудаков сидят там внизу и ждут моего появления, чтобы сровнять с асфальтом, бросает в дрожь. Если они там, то я даже до машины добежать не успею. Я снова чувствую себя трусом.

— Ладно, надо идти, — говорю.

— Тёма, я прошу тебя, не доверяй этому Диме! — Умоляет меня на прощание Андрей. — Ты не подумай, я не ревную или что-то… Я очень переживаю за тебя… Ты же видишь, они на всё готовы…

— Ладно, — киваю я. — Пока.

На моё счастье у подъезда пусто. Я быстро сажусь в машину, называю адрес и через пятнадцать минут оказываюсь дома.

Пока еду, всю дорогу я думаю о Димке. Неужели он может быть подставой? В том, что он на самом деле гей, я с самого начала не сомневался — это ясно. Но какова вероятность, что об этом узнали его дружки-гопники и стали шантажировать? Какова вероятность, что они заставили Димку специально подставиться мне, угрожая рассказать всем или избить до полусмерти? Я прокручиваю в голове все детали нашего знакомства, наших встреч, все слова Сорокина… А вероятность очень велика. Может, не зря он так часто говорит мне, как боится своих дружков-идиотов, как у него дыхание перехватывает от одной мысли, что они могут заподозрить его в гомосексуальности? Может, уже заподозрили, прижали к стенке и сказали, что если не приведет к ним педика, то отрежут ему его голубые яйца? Я же сто раз слышал и видел краем глаза, как они смотрели и обсуждали эти фашистские ролики, где бравые борцы за мораль и чистоту молодежи, отлавливают подростков геев и издеваются над ними. Мысли закручиваются в воронку и сверлят мозг. Когда такси останавливается у моего подъезда, я уже почти не сомневаюсь, что Дима Сорокин — это голимая подстава, и только каким-то неведомым чудом меня ещё не изнасиловали бутылками в ближайшей подворотне.

— Ты где был? — Испуганно вопрошает мама, когда я появляюсь на пороге квартиры с опухшим лицом.

— Что с тобой? — Папа, не менее взволнованный, заглядывает мне в глаза.

— Ничего, — быстро отвечаю я и хочу скорее скрыться в своей комнате.

Я так подавлен подозрениями и этой дракой, что не хочу отвечать на вопросы, но папа перехватывает меня у ванной.

— Что случилось, сын? — Строже спрашивает он. — Кто тебя?

— Никто! — Я одёргиваю руку.

— Из-за чего? — Продолжает папа. — Артём, у тебя проблемы? Если да, то скажи! В школе проблемы? С кем ты подрался?

— Отстань! — Я снова пытаюсь пройти.

Но папа не думает сдаваться.

— Это из-за того, что ты гей? Да?

— Нет! — Срываюсь я и раздражённо повышаю голос. — Нет, блин, это из-за того, что я натурал! Оставьте меня в покое! Отвалите!

Я отталкиваю отца и иду в свою комнату. У нас нет замков, но в семье негласное правило: если кто-то закрывает за собой дверь, желая побыть в одиночестве, дверь открывать нельзя. Папа настойчиво стучит несколько раз и просит впустить его. Он просит поговорить с ним.

— Нет! — Кричу я. — Отстань!

Папа оставляет меня. Я слышу его шаги — он идёт в гостиную к маме. Я слышу негромкие голоса и обрывки разговора. Они переживают за меня. Мама, наверное, опять будет пить валерианку, а папа полночи просидит уткнувшись в книгу и ни разу не перевернёт страницу.

У меня хорошие родители. Мне очень повезло с ними. Они не ненавидят меня, не водят по психологам, не пытаются вылечить. Они образованные умные люди. Но они думают, что если приняли меня, смогли смириться с тем, что их сын педик, то и у меня все проблемы прекратились. Как бы они ни старались поддерживать меня, им ничего не известно о том, что происходит у меня в душе. Им не понять, что значит ненавидеть себя, стыдиться, что значит постоянно скрывать себя от всех, притворяться не тем, кто ты есть. Мне кажется иногда, что меня вообще не существует, что вместо меня есть какой-то другой Артём Левин, нормальный, обычный. Но это не я. Потому что настоящего меня нельзя показывать. Каждый выживает как может. Я притворяюсь натуралом, улыбаюсь девочкам и флиртую с партнёршей по фигурному катанию. Димке, похоже, приходится выстилаться перед своими дружками, чтобы его не прибили в порыве гнева. Это дерьмовый мир, где таким как мы нет места.