– А, вот и вы! – нараспев проговорил Уффин. – Прекрасно! Первая часть груза только что прибыла.

Бадик подъехал к нему, и тут Маддина осенило: не иначе, эти двое – контрабандисты! Это подозрение подтвердилось вечером, после того, как наемники разбили лагерь. Карадок, Оуэн и Маддин пошли вверх по течению речки, чтобы обсудить с купцами завтрашний маршрут, и увидели четыре баржи, стоящие вдоль берега. На берегу выстроились рядком грузовые фуры, и люди перетаскивали с них что-то на баржи. Уффин и Бадик, раздетые до пояса, носились с барж на берег и обратно, распоряжаясь работой команды, и даже порой подставляли плечо под груз. Тела их блестели от пота в свете факелов.

– Похоже на бочки с пивом, – заметил Оуэн. – Но что-то я не слыхал, чтобы пиво было таким тяжелым. Поглядите, как эти бедняги взмокли!

– Да-да, а еще пиво не лязгает, а плещется…

– Провались оно трижды в преисподнюю! – пробормотал Карадок несколько раздраженно, – что происходит? А там, на головной барже, что за чертовщина?

Баржа с высокими бортами, из тех, что служат для перевозки скота, была очень странно украшена рядами коровьих черепов, насаженных на шесты и набитых жгутами соломы. Черепа слегка выступали над краем борта. Трое наемников, приоткрыв рты от изумления, наблюдали за еще более странными действиями работника, который заворачивал черепа в лоскуты кожи, напевая себе под нос и то и дело отступая на шаг, чтобы полюбоваться плодами своих стараний.

– Ночью и на расстоянии будут выглядеть, как живые коровы, – сказал Бадик, подойдя к ним. – Вполне достаточно, чтобы случайные прохожие приняли нас за обыкновенный караван.

– Прекрасно, господин мой, – ответил Карадок. – Не изволишь ли объяснить, что все это значит?

– Ты знаешь, как плавильщики севера ценят чугунные заготовки? Их обменивают по весу на быков. Мерой служит то количество железа, за какое можно было купить быка в Древние времена, так, по крайне мере, утверждает старшина нашей гильдии. Ну вот, это мы и везем – гурт скота и бочки с пивом, самым темным во всем королевстве!

Маддин, уловив, в чем соль и шутки, и путешествия, разразился хохотом, но Оуэн по-прежнему недоумевал.

– Железо, друг, – пояснил бард. – Они перевозят железо контрабандой в Дан Кермор, и, полагаю, получат за него побольше, чем быков по весу!

– Так оно кажется, верно, – пригорюнился Бадик. – Да только на этом деле не больно-то поживишься. Прикинь: приходится платить за фуры, пока едем по суше, за баржи, за молчание окрестных жителей, потом нанимать молодцов вроде вас, чтобы пересечь границу… Свое мы, конечно, получаем, но и только, парни, и только. Добавьте еще опасность путешествия. Как думаете, зачем мы вас набрали? Кантрейцы схватят нас при первой же возможности, а на статус почетного пленника таким, как мы, рассчитывать не приходится. Если б не то, что железо поможет спасти Кермор, я и связываться бы не стал!

– Ты мне вот что скажи, будь добр, – попросил Карадок. – По-твоему, в Керморе к концу лета еще будет что спасать?

– Не знаю, – помрачнел Бадик. – Теперь, когда король умер, нам только и осталось, что надежда. Надежда да знамения. Что ни день, на каждом шагу слышишь эту чертову болтовню про истинного короля: он-де вот-вот явится и взойдет на трон. В столице до сих пор в это многие верят. Но ты мне скажи, капитан, долго ли на этом можно продержаться? Регент – великий человек, если б не он, мы уже давно попали бы под руку Кантрэ, но он всего лишь регент. Хорошо, что его так уважают: ежели он вздумает жениться на дочке короля и сделает ей сына, мы радостно признаем его королем!

– А если он этого не сделает?

– Он и не собирается. Твердит, что не сделает этого до тех пор, пока не получит неопровержимых свидетельств, что истинный король умер и никогда не явиться потребовать то, что ему принадлежит.

– Интересный вид отказа. Может, он так дает понять, что хорошо заплатит за таковые свидетельства, а?

Бадик непонимающе уставился на Карадока, потом неприязненно скривился и выругался.

– Ты можешь придумывать всякие гадости, но тьерин Элик так низко не опустится, понял, ты… – Он вовремя сдержался. – Прости, капитан. Ты не из Кермора и волен думать, что угодно.

– О, я когда-то жил в Керморе и знал Элика, более того, уважал его. Просто я не могу себе представить, как повлияло на него столь внезапное вознесение к высотам власти. Вчера, понимаешь ли, он был просто лордом, и небогатым, а нынче стал все равно что королем. Одни люди выдерживают это, другие – нет…

– Ты прав, но тьерин Элик не заносится и твердо стоит на земле. Хоть это хорошо… – лицо Бадика потускнело. – Но сколько можно жить надеждами?

Утро следующего дня уже вполне созрело, когда странный караван наконец двинулся на юг. Река была достаточно глубока для тяжело груженых барж, но силы течения не хватало, и потому на первом этапе пути пришлось запрячь мулов, чтобы они, идя по берегу, могли тащить баржи. Животные тяжко трудились, но все равно двигались медленно, чересчур медленно. Наемники позволили лошадям трусить как им вздумается, и отряд растянулся по берегу реки прерывистой цепочкой, слабо напоминающей правильный походный порядок. Нетерпение овладевало Браноиком, ему казалось, что он спятит, пока они доберутся до Кермора.

– Великие боги, ты выглядишь так, словно съел лимон, знаешь, такие привозят из Бардека? – сказал Эйтан. – Что киснешь?

– Тебе какое дело? Ступай поимей какого-нибудь мула!.

– Б-б-ран, он прав, – заикаясь, выговорил Маррин. – Мы же видим, у тебя сердце не на месте!

Обижать будущего короля юноша себе не позволил и только пожал плечами, мысленно сожалея, что сам не знает причины своих терзаний. Маррин задумался, брови его приподнялись от старания найти слова.

– Оставь Бранно в покое, мальчик, – опередил его Эйтан. – Я не в обиде. Все дело в этом дурацком походе, мочи нет ползти как черепахи да ожидать засады за каждым кустом. Мне самому не по себе, словно на колючках сижу…

– Прости меня, пожалуйста! Ты прав, я совсем раскис. Так хочется двигаться быстрее!

– Потерпи еще чуток. Если я правильно понял, эта речка станет пошире и посильнее в нескольких милях отсюда.

Эйтан не ошибся, но только на закате отряд достиг той части русла, где вода бежала значительно быстрее. На ночь Карадок поставил двойное кольцо караулов вокруг лагеря, а наутро, перед отъездом, выслал вперед разведчиков осмотреть оба берега, и назначил сменные десятки для авангарда и для прикрытия с тыла. В последующие три дня бдительность сделалась привычной. Они шаг за шагом продвигались на юг, переходя от одной реки к другой, укрываясь то в рощах, то в зарослях кустарника. При каждой задержке, продиктованной осторожностью, даже если останавливались ненадолго, чтобы дождаться разведчиков, тоска Браноика росла, словно грозовая туча в летний день.

Оуэну вздумалось изводить его, но и это не помогло. Возможно, помощнику капитана просто хотелось как-то развлечься, но Браноику казалось, что тот подстерегает его ежеминутно, готовый уколоть ядовитыми замечаниями: то снаряжение начищено не до блеска, то лошадь неухожена, то он сутулится в седле, то, наоборот, сидит слишком прямо. Оуэн ворчал, когда Браноик ехал молча, «кислый, как уксус», а стоило ему заговорить, как сыпались упреки в глупости… Но Браноик, страстно желая получить серебряный кинжал, стискивал зубы и терпел, никому не жалуясь. Меньше всего ему хотелось прослыть нытиком. На четвертый день, когда они стали лагерем у излучины реки, Браноик пошел за провизией, которая хранилась на одной из барж, и случайно наткнулся на Оуэна. Тот разговаривал с Маддином, стоя к нему спиной. Вокруг сновали и другие люди, и потому Оуэн не расслышал шагов и не заметил Браноика.